– Ну, ясно. Остапа понесло.
– Денег ты категорически не любишь, одначе сосешь их отовсюду – из журнала своего, из Некрасова, из Тургенева, из Гнедича... Из Натали. Как же, ты ведь это делаешь вовсе не из любви к деньгам, как какой-нибудь недостойный Илличевский, просто привык жить на широкую ногу, привык не задумываться, откуда они берутся – это ведь столь низменные материи! Этакая пиявица ненасытная, коя, насосавшись крови, говорит своей жертве: «Ну что ты сокрушаешься по этой глупой телесной жидкости? разуй глаза, в мире столько прекрасного!»
– Леша!..
– Кстати, о Натали. Это, кстати, что касается любви. Наблюдал я ее на прошлой неделе глубокой ночью у «Лиссажу» в сопровождении супруга. Подошел поздороваться. Смотрю: ба! что такое? Александр Сергеич-то в плечах раздался, шевелюра вся белая у него, точно мукою посыпали, одет в мундир, говорит с французским прононсом...
– Хватит!!! – взревел Пушкин и с такой силою хватил кулаком по столу, что столовые приборы подпрыгнули, жалобно звякнув.
– Простите, у вас все в порядке? – У стола мигом возник официант.
– В порядке, в порядке, – заверил Илличевский, не спуская глаз с побагровевшего Пушкина. – Мы просто немного поспорили по философическим вопросам.
– Нормально все, – выдавил Пушкин. – Несите уже, наконец, горячее!
– Сию минуту-с подадут, – вежливо поклонился официант.
Жюльенов дожидались в тягостном молчании. Приняв под горячее еще по рюмке душистой, разговорились снова, хотя настроение уже, конечно, было упущено.
– Я сейчас пишу что-то вроде мемуарцев, – поведал Илличевский, ковыряя свой жюльен серебряной ложечкой. – Про телевидение начала девяностых. Ну, когда я туда только пришел. «Взгляд», Листьев, Бодров-младший, «Поле чудес». Заинтересует тебя?
– Конечно.
– Только с условием, что ты там ни буквы не поправишь. Иначе окончание будет печататься у Диброва в «ПроСвете».
– Ладно, поглядим. Корректуру все равно ведь будешь вычитывать. Договоримся. – Пушкин с тоской посмотрел на графинчик с водкой, потом решительно отстранил рюмку. – А что наши, лицейские? Видишь кого-нибудь?
– Костю Данзаса вижу регулярно. Пишет тексты для Сердючки и Шафутинского. Раздобрел, разленился. Купил себе дачу на Рублёвке.
– Встречался с ним недавно, – усмехнулся Пушкин. – На книжной ярмонке. Отрастил себе славное пузцо, пиджак не сходится.
– Барон Корф, сказывают, уехал послом в Канаду. Бенкендорф...
– Знаю про Бенкендорфа.
– Ну, и все. Матюшкин до сих пор у меня выпускающим редактором работает. Про остальных тоже знаешь, наверное. Пущин в Германии на ПМЖ, Гурьев – зампред «Внешторгбанка», Дельвиг умер, Корнилов спился, Кюхля умер...