Вонзив факел в землю, блондин остановился, и онолонки, идущий рядом с ним, тоже встал. Туземец повернулся боком к балансирующему на перилах Гане, отведя назад руку с пуу.
– Торговец? – спросил Гана. – Диш Длог?
– Что… А, да! – откликнулся блондин. – Он предложил за тебя три золотых. Послушай… Не знаю, как тебя, кстати, зовут…
– Сейчас мое имя Тулага. Некоторые знают меня как Гану На-Тропе-Войны. Но ты можешь называть меня Красным Платком.
Кажется, блондин то ли ничего не слышал про пирата с Кораллов, то ли очень хорошо умел притворяться. Он стащил с головы треуголку, поклонился, взмахнув шляпой, выпрямился и сказал:
– С рождения мое имя Теодор Гревин Анастас де Смол. Хотя некоторые знают меня как Тео Смолика. Но ты можешь называть меня просто: мой убийца.
Стало видно, что светло-песочного цвета волосы его заплетены на макушке в толстую короткую косу, – пока шляпа находилась на голове, скрученная коса пряталась под ней, а когда мужчина снял треуголку, она распрямилась будто пружина. Концы волос рассыпались; все вместе это удивительно напоминало выросшую из головы невысокую желтую пальму, слегка наклоненную назад, будто под порывом ветра.
Преследователь водрузил треуголку на место, выхватил из ножен рапиру с замысловатой узорчатой гардой, сделал шаг к перилам – туземец тоже шагнул вперед – и вдруг остановился вновь.
– А деньги есть у тебя? – спросил Тео Смолик. – Три тарпа – ха! За пять сможешь выкупить у меня свою жизнь.
– Денег нет, – ответил Тулага.
– Денег нет… Нет денег, их все еще нет… Как часто я слышу эти слова в последнее время, – пробормотал Смолик, вместе с онолонки делая еще один шаг по направлению к веранде и поднимая рапиру. – Лишь двадцать пять тарпов за отличную лоханку… Жадный торгаш! Ну что ж, мне очень жаль, что тебе нечем купить у меня свою жизнь. Если рассудить, мне до тебя и дела нет, а ведь до сих пор я убил лишь пятерых, которые не стояли у меня на пути. Четверых из них – будучи пьяным, что оправдывает меня, а одного – в страшном порыве ревности, хотя после оказалось, что девица не стоила таких усилий… Но делать нечего: убей его.
Все еще стоящий боком к дому онолонки вряд ли понял, о чем толковал этот говорливый бледнолицый, но два последних слова он расслышал хорошо – и метнул пуу.
Рука туземца на мгновение будто исчезла: вот она, сжимая рукоять оружия, отведена назад, – вот уже смотрит в сторону перил, пальцы распрямлены, и указательный направлен в силуэт жертвы, ну а топорика в руке больше нет…
С тонким свистом он пролетел, вращаясь в горизонтальной плоскости, над перилами, чтобы прорубить колени Ганы, который, однако, за мгновение до того подпрыгнул, поджав ноги.