Кровь брызнула на палубу, окропила двух сидящих возле кормы гребцов. Но те с ритма не сбились.
Бум. Бум. Бум.
– Нарекаю корабль… «Голубем», – провозгласил Крюк. – И прошу у богов защиты.
Кормчий окропил рулевое весло, прошел между гребцами к мачте и полил кровью ее основание.
Команда молчала. Только кормчий в море может разговаривать с богами. Он первый в море после богов. И только он может нарекать корабль. И имя, выбранное им…
«Голубь». Ничего так имя. Голубь всегда возвращается домой. Правильно, им как раз нужно вернуться.
Братья стояли на носу корабля.
– Давно не плавал на корабле, – сказал Бродяга.
– Две тысячи лет, – сказал Бес.
– Больше. – Бродяга раскинул руки, ловя ветер, как крыльями. – Похоже на полет.
Бес посмотрел на чаек, висящих над кораблем.
– Отчего люди не летают? – сказал Бес.
– Что?
– Я говорю, отчего люди не летают, как птицы? Мне иногда кажется, что вот так взмахну руками…
– Ты для этого хочешь стать богом? – спросил Бродяга. – Чтобы научиться летать?
– А боги умеют летать? – спросил удивленно Бес.
Ветер пригнал корабли к бухте первой стоянки быстро. Кормчие, собравшись на корабле Жеребца, даже прикидывали, а не пойти ли дальше, к следующей стоянке. В принципе, получалось, что при таком ветре они могут поспеть до захода солнца.
– Вы куда-то торопитесь? – спросили кормчие из Заскочья. И все как-то разом поняли, что, действительно, торопиться некуда. А там еще по дороге камешки неприятные. А если вдруг туман?
Ночевать решили на якоре. На корме и на носу каждого из двадцати кораблей зажгли факелы, приставив к ним дежурных.
«Голубь» как последний в колонне оказался у самого выхода из бухты.
– Могли бы и на берег выпустить, – сказал парень, прозванный Щенком за глупость и молодость. – Ноги размять…
– Что ты там не видел? – осведомился Горластый. – Камни, сосны, можжевельник. Даже воды пресной нет.
Горластый расположился между лавками на овчине и отдыхал впрок. Сегодня веслом особо не махали, но вот завтра ветер может стихнуть. Те, кто не первый год в море, это понимают отлично. Вон Щука все полирует свое весло.
– А кто-то сейчас твою бабу трет, – сказал голос из полумрака.
Огни факелов бились на ветру, но палубу толком не освещали. Шарканье акульей кожи по дереву прекратилось. Все замерли, ожидая начала свары.
– Ну, я-то, понятно, обязан, – сказал Щука, – а он с чего?
Грянул хохот.
Бродяга прислушался и поморщился. Шутка была старой уже тогда, когда он ее впервые услышал. Кажется, лет за пятьсот до Бездны. «Странно, – подумал Бродяга, – сейчас вспомнил о Бездне и не испытал ничего. Ничего». Корабль качается на волнах. Скрипит. Рыбаки смеются над застарелыми шутками. «Такое чувство, – подумал Бродяга, – что все осталось позади, на берегу».