Краб в качестве собеседника отпадает сразу. Не то у него настроение. Никита Колунов. Симпатичный болтливый парень. Герой войны. И, кстати, в отличие от Краба не запсиховал там в коридоре.
Чем не собеседник?
– Ты хоть Ленку успел трахнуть?
– Не успел. На самом интересном месте нас и прервали.
– Так тебе и надо. У меня из-за твоего коньяка в голове черт знает что творится, и рана как огнем горит.
Клоун засмеялся:
– Коньяк, между прочим, фирменный был. Классный был коньячок.
– Ну да, а ты его стаканами…
– Так ведь торопился.
Торопился он, подумал Гаврилин, поглаживая бок, который болел немилосердно.
– Теперь опять придется коньяк покупать.
– Это зачем?
– А когда вы найдете того, с кем меня спутали. Опять придется его спаивать.
– Не придется, – внезапно сказал Краб, не оборачиваясь, – ты все и расскажешь.
– Опять начал? – с угрозой в голосе спросил Гаврилин, – я не с тобой буду разговаривать а с твоим хозяином.
– С Хозяином? – переспросил Краб.
– С хозяином. У таких бульдогов как ты, всегда есть хозяин.
Краб промолчал. Тяжело, с надрывом, но промолчал. Он может себе позволить промолчать, подумал Гаврилин. Немного потерпеть. А потом уже разобраться с наглым типом по фамилии Гаврилин.
– Чего ж ты к телефону бежал, раненый? – спросил Клоун.
– А не хрен было мой сотовый раздалбывать! Кулибин!
– И кому же ты собирался звонить?
– Пацанам своим.
– Это еще с чего?
– А ты вот на его рожу внимательно смотрел? – Гаврилин ткнул пальцем в сторону Краба, – у нас в части, когда я служил, прапорщик был. Фамилия очень подходящая – Лопата. Вот такое же личико. Ночью встретишь, всю мелочь из карманов отдашь.
Прапорщика он мне точно не забудет, подумал Гаврилин. Не забудет. Припомнит.
Машину тряхнуло, и Гаврилин тихо взвыл, вцепившись в бок.
– Тебя когда в армии ранило, очень больно было? – отдышавшись спросил Гаврилин у Клоуна.
– По разному.
– Военная тайна?
– Нет, просто не все помню.
Загрустил что-то Клоун. Слишком быстро он переходит от состояния веселья к унынию. Гаврилин погладил свою рану. Спокойно, милая, сейчас мы поковыряемся в чужой душевной ране.
– Так тебя что, еще и контузило?
– Тебя никогда не таскали на плече? И чтобы в тебе было восемнадцать дырок? Не таскали?
– Не довелось.
– Твое счастье. Меня парень один нес двое суток. Сорок восемь часов. Сколько раз я сознание терял, сколько в себя приходил – никто не знает.
Сволочь ты, все-таки, Гаврилин. Редкостная, изощренная сволочь. Ведь видишь же, что тяжело человеку… А мне легко, оборвал себя Гаврилин.
– Так это ты ему задолжал?
– Ему.
– А что за парень?
– Я толком и не знаю. Был у нас один лунатик. Ходил в одиночку, почти ни с кем не общался. На меня наткнулся случайно, когда шел на задание. В результате меня вынес, а задание не выполнил.