…
– Хотя и генерал. Так пас?
– Пас, пас…
– Сыграно.
– Хоть покажите.
– Чего показывать. Пас, значит, пас. Меня сейчас вдруг совсем другая мысль заинтересовала. Совершенно неожиданно, кстати. А зачем оно, по большому счету, нам, здесь и сейчас присутствующим это нужно?
– Что именно?
– Да именно все! У нас что, головы на плечах лишние? Великий князь кому-нибудь лично насолил? На министерские посты кто-нибудь претендует? Если контрразведка сгребет, не откупимся…
– Я что-то вас не совсем понимаю, Андрей Платонович! Не поздновато ли задумываться начали? Сейчас с тележки соскакивать – и ноги, и шею сломать можно.
– Господа, так мы играем или что? Карты сданы.
– Подождите, Аршавир Богданович, тут разговор интересный завязывается.
Поименованный армянин, весьма похожий на актера Императорских театров в амплуа резонера, профессионально воздел глаза к небу, одновременно пожал плечами и развел руками, после чего махом выпил рюмку водки.
– Я вам отвечу, Петр Георгиевич. Мне последнее время очень плохо спится. Особенно под утро. Прямо вот даже сдохнуть хочется, лишь бы не начинался новый день. А я ведь не мальчик. Я в таких переделках бывал, что и вашему превосходительству вряд ли приходилось. Вы ведь тоже больше по интендантской части…
Генерал насупился. Не любил он таких напоминаний. Радовался, что шинель с красными отворотами и погоны с двумя звездочками не несут признаков профессии.
– А времена Суворова и Ермолова прошли, интендантов больше не вешают через пять лет пребывания в должности…
– Вы на что, Андрей Платонович… – генерал глубоко вздохнул, сдерживая себя, – намекаете?
– Исключительно на то, что в данном историческом периоде нас могут повесить совсем за другое. Пусть и с не меньшими основаниями.
– Так что же вы предлагаете?
– Я бы, знаете, с удовольствием сбежал. Даже понимая всю опрометчивость этого шага. Но как-то мне кажется, что гораздо проще прятаться пусть от могущественной, но частной организации, чем от всех сил государства. Там – десятки, пусть сотни людей, здесь – миллионы. И если князь добьется свой цели, нас погребут частым бреднем. Не слишком вникая в степень личной вины каждого и в так называемую законность. Грядут суровые времена…
Четвертый картежник, мужчина, поразительно похожий на Арамиса, уже достигшего высших иезуитских чинов (как он изображен на гравюре из первого парижского издания), до сих пор не касался тем, выходящих за пределы собственно игры.
Умело, неуловимыми движениями тасовал и сдавал карты, заявлял, по преимуществу, верные шестерные, отдавал партнерам законные висты и как бы не слышал, о чем партнеры говорят.