– Передовая арийская ушла дальше? – доставая папиросу, спросил Шульгин. – Я не знаю, господин Готлиб, просто ли вы разведчик, или по совместительству «подходящий специалист», но что умный человек – несомненно. Готов выслушать ваши предположения. Понятно ведь, что столкнулись мы с явлением, кардинально меняющим наши представления о мироустройстве. Полковник нам не помеха, – указал он на цепко скользящего глазами по близким и дальним окнам окрестных зданий Антона. Насторожен и напряжен, восходящие и нисходящие миры, небось, мыслью ощупывает или с Замком на связи… – Товарищ Шульгин тоже разбирается в некоторых теоретических вопросах.
– Господи, куда я попал! – картинно всплеснул руками немец. – Вокруг совершенно босховский пейзаж, а немецкий дипломат, Высокопревосходительный советский Представитель и специалист известного ведомства свободно рассуждают о…
– Ну-ну, – поощрил его Антон. – Назовите нужный термин, и сразу все станет, как у Конфуция. Правильное имя – основа всего…
Готлиб неожиданно собрал лицо в жесткую маску кадрового прусского офицера.
– О чем это мы? Предрассветный час после трудной ночи нередко может вызвать странные мысли. Вы меня простите, господин Шестаков, я лучше удалюсь. Вы сможете принять меня сегодня во второй половине дня? У нас есть, о чем поговорить, ручаюсь…
– Лучше – завтра с утра. Ночь была и в самом деле трудная, день вряд ли окажется легче, а нужно сколько-нибудь и поспать?
– Хорошо, утром я позвоню…
– Буду ждать с нетерпением. Чтобы я успел подготовиться, признайтесь – вы кого представляете, РСХА, ведомство Риббентропа[56] или же?..
– Людей, которые считают, что с Россией выгоднее дружить, чем воевать…
– Понятно. Невзирая на то, что в «Майн кампф» написаны прямо противоположные вещи?
– Бисмарк жил и работал гораздо раньше…
– Ну, хорошо. До встречи.
Что ночь была трудная – это очень мягко сказано. Она была страшной для всех выживших. Для убитых с обеих сторон – наверное, тоже, но им сейчас уже все равно. «Кому память, кому слава, кому мертвая вода…» Как дальше, Шульгин не помнил.
Но вот они остались вдвоем рядом с автобусом. Антон в облике Шульгина и Шульгин в облике Шестакова. Смотреть в кривое зеркало Сашке становилось утомительно.
– Как размен проводить будем? – спросил он форзейля.
– В Замок перескочим, он сделает. Садись…
Облегчение и радость, которые Шульгин испытал, захлопывая за собой отделанную лакированной рейкой дверцу автобуса, трудно передать. Все вокруг больше его не касается. Судьба испанской революции, военные, хозяйственные и психологические проблемы, которые непременно возникнут перед Шестаковым в ближайшие часы и минуты… Он здесь больше ни при чем! Поучаствовать в острой ситуации, пусть даже Каховское сражение выиграть, изображая некую загадочную личность, но оставаясь самим собой, – это совсем не то, что в чужой шкуре тащить на себе сверх всякой меры нагруженный воз, без близкой перспективы куда-нибудь доехать. Близкая перспектива – встреча с товарищем Сталиным…