– А оно именно знаменательное? – растерянно уточнил я, помогая ему выбраться из кресла.
Великий Магистр ничего не ответил, а припал к смотровому окошку и замер – как маленький ребенок, честное слово! Через несколько минут мой локоть, в который он вцепился, чтобы сохранять равновесие, взмолился о пощаде, но я не решался шелохнуться: если уж умирающему старику приспичило посмотреть на китов – что ж, его право!
– Спасибо, Макс, – наконец сказал Нуфлин. – Усади меня в кресло, пожалуйста.
Я помог ему устроиться в кресле и тут же сам припал к окошку. Киты постепенно удалялись, но скрываться под водой, вроде бы, не собирались, так что можно было продолжать любоваться.
– А знаешь, это очень добрый знак, мальчик, – неожиданно сказал Магистр Нуфлин из-за моей спины.
– Еще бы! Киты все-таки! – тоном знатока подтвердил я.
– Обычно они не заплывают в Великое Средиземное Море, – пояснил мой спутник. – И вообще в нашем полушарии киты – большая редкость. Вот поближе к Арвароху их много… Моряки с Хонхоны считают встречу с китом наилучшей приметой: она означает, что все вернутся домой живыми, да еще и с прибылью, огромной, как китовая туша. А мы встретили не одного кита, а сразу четырех.
– Значит, все будет хорошо, – я обернулся к нему и искренне улыбнулся. – Ваша Харумба окажется замечательным местом, вот увидите! А я вернусь домой живым, что тоже не может не радовать…
– Ой, Макс, не прибедняйся! Тебе и примет никаких не нужно, – усмехнулся Нуфлин. – Ты – одно из самых живучих существ в этом Мире, в чем я имел честь самолично убедиться.
– Ничего, лишний добрый знак и мне не помешает, – вздохнул я, с облегчением отметив, что обстановка необъяснимым образом разрядилась.
Спасибо китам: если бы не они, вряд ли бы мы стали так непринужденно болтать – два человека, отрезанные от мира многими дюжинами футов и высокими бортами корзины бесхитростного летательного аппарата, охранник и его подопечный, неудачливый убийца и его ошеломленная жертва, не в меру великодушный судья и оправданный преступник – все это, с позволения сказать, в одном флаконе.
– Рыжие здесь киты, – еще раз сказал я. Сочетание звуков в слове «рыжие» необъяснимым образом ласкало мое нёбо и идеально соответствовало не только окраске китов, но и восторженной нежности, которую я к ним испытывал. – Там, где я родился, рыжих китов не бывает, – с внезапной откровенностью сообщил я Нуфлину. – Они там… – я запнулся, подбирая определение, и наконец нашел: – …темные, как сумерки в пасмурную погоду.
– А в том Мире, где ты родился, тоже есть киты? – полюбопытствовал Нуфлин.