– Ага, – кивнул я.
Мы снова замолчали, но на сей раз молчание было не гнетущим, а умиротворенным.
* * *
Незадолго до заката я почувствовал странное беспокойство. Странное потому, что оно родилось не в моем собственном сердце, а пришло извне. Ощущение было похоже на внезапный порыв ветра, иначе не скажешь.
– Что-то случилось? – сразу спросил я своего спутника.
– Еще не знаю, – настороженно ответил он. – А что ты почуял?
– Ничего определенного. Но…
– Что-то переменилось, – кивнул он. – И знаешь, что я тебе скажу? Мне это не нравится. Хуже всего, что я никак не могу понять, что именно происходит: то ли просто погода портится, то ли надвигаются настоящие неприятности.
– Сейчас окажется, что ваши старинные враги – никакой не миф, а самая что ни на есть суровая правда, – вздохнул я. – Ладно, если что – будем драться. Куда ж я денусь?..
Я не успел договорить, потому что началось черт знает что. Небо разверзлось и пролилось на нас огненным дождем.
Черт, я понимаю, что неуместный пафос делает мою попытку достоверно обрисовать ситуацию беспомощной и неуместной, но что я могу поделать, если небо действительно именно разверзлось и пролилось на нас огненным дождем – не больше, и не меньше! Разноцветные брызги холодного огня не обжигали кожу, зато они стирали с лица земли наш летающий пузырь, да и нас, его пассажиров, тоже. Я успел заметить, что мое тело зияет зловещими прорехами, как рваное лоохи портового нищего, и испытал ужас, описать который не берусь: все мои прежние страхи не имели никакого сходства с этим всепоглощающим чувством.
Но у меня в запасе все же было одно-единственное коротенькое мгновение. Его бы не хватило на размышления и поиски выхода, зато хватило на действие – судорожный, но мощный рывок под сень стены из белого кирпича, которая, как ни крути, была раз и навсегда воздвигнута в моем сознании. Разумеется, я бы ни за что не стал этого делать, если бы у меня была возможность обдумать свои действия. Оказывается, иногда паника может спасти жизнь, кто бы мог подумать!
Мне снова пришлось испытать сокрушительную, тошнотворную слабость умирающего старика, содрогнуться от ужаса при виде собственного сведенного судорогой тела; вернуться наконец к себе и заорать от жгучей боли в груди, смешанной с восторгом новорожденного. Хвала Магистрам, все это продолжалось очень недолго, словно бы услужливый киномеханик великодушно промотал пленку в ускоренном режиме, бормоча под нос: «Это мы уже видели».
По счастью, я не только отлично помнил события, которые предшествовали повторению одного из самых неприятных эпизодов моей жизни, но и сумел довольно шустро сообразить, что случилось.