Начав когда-то как ювелирных дел мастер – сначала на ювелирной фабрике, потом полулегально на дому, – он через несколько лет оставил трудоемкую и опасную работу с золотом, за которую мог попасть под статью. Стал заниматься скупкой-продажей ювелирных изделий, разного рода красивых безделок, предназначенных для украшения интерьера. Он знал толк в старинных, просто старых и совсем новых вещицах, и его помощь уголовному розыску была бесценна и бескорыстна. Ну почти: в обмен сыскари брали под крыло Никитича, когда на его горизонте сгущались тучи ОБХСС. И не только из шкурного интереса к незаменимому эксперту – его просто любили.
Никитич обрадовался Алексею – давно не виделись, а сколько всего связывает в жизни и судьбе!.. Провел в свой кабинет – теперь он был хозяином магазина, легальным и полноправным. Надел массивные очки, рассмотрел медальон, который детектив выложил перед ним.
– Дешевка. Подделка под старинные русские ремесла, скань и зернь. Видишь тонкие витые проволочки, которые обрамляют медальон? Вот это скань и есть. Или филигрань, еще так называется... А вот эти крошечные шарики, напаянные на скань, – это зернь. Настоящая техника изготовления таких вещей – ручная. Вручную вытягиваются проволочки, серебряные или золотые, – очень трудоемкое дело, скажу я тебе, в старину их протаскивали через просверленный алмаз или сапфир... Вручную же изготавливаются и напаиваются шарики. А это не филигрань, не зернь и не пайка – это примитивное литьё. Халтура. К тому же не серебро, а мельхиор. Ему на помойке место, Леха. Позорище.
– Никитич, надо узнать, где это "позорище" можно купить. Кто изготавливает?
– Чего у тебя с ним? Ему цена-то три копейки!
– Да тут не в цене дело... Маньяк у меня. Двенадцать жертв.
– Вот оно как... Оставь его мне, можешь? Я про это барахло с ходу не скажу, но разузнаю для тебя, Леха. Только не обещаю, что к завтрашнему, у меня народ солидный, с такими вот, – он презрительно кивнул на медальон, – с артельщиками не якшаются... Но я постараюсь поскорее, займусь неотлагательно, я ж тебя знаю, у тебя всегда горит, всегда пожар...
– Спасибо, Никитич...
– Да ладно те... К старости я сентиментальный стал, так что ты не гони волну, а то слезу нагонишь!
Сколько Алексей его помнил, Никитич всегда говорил о своей старости и сентиментальности. Его все помнили пожилым человеком, который едва заметно прибавлял в возрасте, почти не старея, словно молодости у него никогда и не было и пожилым он стал сразу после детства, когда до старости еще было далеко...
Никитич щедро улыбнулся, хлопнул Алексея по спине (старость не старость, а хлопнул основательно!) и подтолкнул к выходу.