– Смерть наступила сразу? – спросил Малахов.
– Осколок пробил голову, – уточнил Штейн.
– Голова состоит не только из мозга, – хмуро сказал Малахов, – это я вам как врач говорю. Значит, версия убийства не проходит окончательно?
– Скорее всего нет. Все-таки спецмашина от Конторы, знаете ли. Убийцам пришлось бы не только создать программу инициализации запрещенного режима работы газового редуктора, но и суметь обмануть папиллярный и ДНК-анализаторы, что близко к невозможному. Думаю, это отпадает. Зачем такие сложности, Михаил Николаевич? Убрать человека можно проще.
– А версия несчастного случая?
Штейн категорически помотал головой:
– Эксперты исключают. Автомобиль находился в полной исправности, следов внешнего воздействия никаких – да и откуда им взяться, Михаил Николаевич? Еще СДЗНовцы тот проселок просеяли буквально по песчинке, а мы вторично – и ничего… Не на мину же он там наехал.
– А вам не кажется, Отто Оттович, что убить себя тоже можно гораздо проще и безболезненней? Объемный взрыв гремучего газа штука трудновычисляемая – Филина могло просто покалечить, а какое удовольствие гореть живьем? И тем не менее он зациклился именно на этом способе самоубийства. Что из этого следует?
– То, что ему был важен результат, а на процесс – плевать.
– Совершенно с вами согласен, – сказал Малахов. – Странно, правда? Типичная экзотика, по нашей классификации. В последнее время в быту за ним ничего не замечалось?
– По отзывам, он был вообще довольно странный человек, – сказал Штейн осуждающе. – Ничего особенного свидетели на этом фоне за ним не заметили. Да и свидетелей раз-два и обчелся. Один припоминает, что в последние дни Филин вроде бы был чуточку более рассеянным, но не уверен в своих показаниях.
– Значит, рассеянным… Отто Оттович, у вас не возникает ощущения, что этот Филин мог знать решение нашей задачи?
Штейн вздохнул. Он еще и теперь был похож на белокурую бестию – только изрядно вымотанную и растратившую ледяную неумолимость. Обман зрения, но приятный.
– Все время об этом думаю, Михаил Николаевич.
– Чушь, – выронил Воронин и осекся. Шевелил беззвучно толстыми губами, жалуясь высшим силам на людскую тупость, закатывал глаза. И не скажешь сразу, что из Школы вышел, подумал Малахов с легкой брезгливостью. Зажрался колобок, группа перспективных исследований кого хочешь испортит, скачут по верхушкам, каждодневные озарения им подавай, а воз рутины нехай тянут всякие-прочие Лебедянские – Штейны – Гузи… Ну и лично Эм Эн Малахов, само собой. Может, и вправду стоит по истечении срока высказаться в пользу Лебедянского?