– Ты, Люсенька, меня не пугай, – заволновалась Василиса. – Что значит, только ты пролезешь? А я что же, до следующей репетиции здесь проживать буду? Давай, Люсенька, ты лезь, я тебя подсажу, а потом ты меня с той стороны откроешь.
– Чем? У меня ключа что с той, что с этой стороны как не было, так и нет. Давай лучше по старинке – плечиком подналяжем.
Подружки подналегли плечиками. Дверь даже не дрогнула. Подруги поднажали еще раз, с тем же результатом. Потом и вовсе их упражнения приняли хаотичный, нервный характер: Люся воробьем напрыгивала на упрямую дверь с коротким взвизгиванием, Василиса же долго, добротно разминалась, затем с нарастающим рыком «Ы-ы-хрясь!!!» слоном кидалась на дверь и уже с чувством исполненного долга уныло сползала вниз. Потом все начиналось сначала. Неизвестно, сколько бы барышни так боролись с дверью, но тут Василиса поднатужилась, как настоящий тяжеловес, и с трубным криком налетела на Люсю, скачущую возле порога. Люсеньку чуть не размазало по двери. Однако она держалась настоящей героиней – только слабо охнула и тихонько отползла в сторону.
– Люсенька! Ты как?
– Не дождешься… – еле пробормотала та. – Я вот думаю: а что, если попробовать дверь ломиком поддеть? Вон видишь валяется?
С ломиком дело пошло быстрее – уже через десять минут подруги были на свободе.
– Люся, может, мы еще к артистам сбегаем? У нас по списку… кто там у нас по списку? – стала вспоминать Василиса, но Люся ее прервала.
– Ты мне всю грудную клетку раздавила, я теперь не могу с такой расплющенной грудью показаться приличным людям. Мне отдых нужен!
Василиса придирчиво оглядела подругу и только проворчала:
– Можно подумать, у тебя когда-то грудь была…
Однако тащиться к артистам уже не было сил, и вымотанные сыщицы поплелись на остановку.
Следующее утро началось со звонка в дверь. Василиса привычным жестом натянула на голову одеяло и на всякий случай стала храпеть с утроенной силой – вдруг Люсенька не услышит звонка, тогда ее точно разбудит храп. Люся же со своим музыкальным слухом и в самом деле не могла долго терпеть такой экзекуции, поднялась и, ругая на чем свет стоит толстокожую, глухую подругу, поплелась открывать. В комнату впорхнула ароматная, свежая Ольга; раскидав длинные полы стильного плаща, плюхнулась в кресло и, улыбаясь, уставилась на мать. Люся стояла перед ней невыспавшаяся, хмурая, в ночной рубашке, с помятым после сна лицом и улыбаться не торопилась.
– Ты ушла от Володи… – скорее сообщила, нежели спросила она.
– Мама! – боясь расплескать счастье, еле проговорила дочь. – Ты ни за что не догадаешься!!