Следующие дни понеслись как титры в американском кино. Толпы людей, венки, цветы, побелевшее, чужое лицо Алекса в гробу, слезы Ксении, слезы Марфы Николаевны, слезы Люси, слезы, слезы, слезы… Горе вымотало всех. На третий день после похорон Дуся толкался возле спальни Ксении и прислушивался к слабым всхлипам, доносившимся из-за двери. Девчонка уже который день только и делает, что плачет, и никого не хочет видеть, и никого не запускает. Дуся уже как ни уговаривал, да только все впустую. Вот и сейчас – топчется, топчется, а Ксения только всхлипывает.
– Она не откроет, – появился на этаже Толик.
– Посмотрим… – загадочно произнес Дуся и пошагал вниз. – Толик, давай за мной, чего копаешься?
Охранник засеменил следом. Вдвоем с новым хозяином они притащили к окну Ксении здоровенную старую лестницу, и Дуся, проверив крепость перекладин, пополз вверх. Он страшно боялся высоты. Всегда. Еще давненько матушка, не зная, как освободить сына от армии, принеслась домой вспотевшая и радостная:
– Дусенька! Ты не пойдешь в армию, сынок! Я нашла для тебя исключительно теплое местечко, оттуда в армию идти не надо, там уже все устроили – ты пойдешь работать пожарным!
– Да уж, местечко и впрямь теплое, прямо, я бы сказал, горячее! – буркнул Дуся. – Хорошо, я, конечно, пойду, только сразу говорю: высоты я боюсь смертельно, в воду никогда не сунусь – я плавать не умею, от вида крови меня тошнит, в огонь меня силком не затянешь, а в остальном мне нравится. Когда на работу?
Дусю тогда не взяли в армию по каким-то другим причинам. А сейчас докладывать о боязни высоты было некому, даже наоборот, перед этим выскочкой Толиком надо держаться эдаким Бэтменом, вот и полз сейчас Дуся, еле-еле переставляя трясущиеся ноги с одной перекладины на другую.
– Там и невысоко совсем, Евдоким Петрович! – кричал Толик и уже в который раз спрашивал: – А почему вы Петрович-то? Отец же Александром был?
– А потому… что моя… мама не хотела навязывать… меня… настоящему отцу… Вот и придумывала, что у меня папа – космонавт.
– А я чего-то не знаю, кто у нас из космонавтов Петр? Или, может, она космонавта с апостолом спутала?
– Держи лестницу крепче, философ! Моя мать – Петровна, вот и меня так записала, неужели не ясно?!
Окошко было уже – вот оно, Дуся даже шарил рукой по подоконнику.
– Ксю… ша… – по-овечьи блеял он, переставляя ноги. – Сестричка… моя… Это я… твой бра… тиш… А черрррт!!!
В самый последний момент хрустнула перекладина, и верный Толик, дабы самому не пострадать, бросил лестницу и хозяина вместе с ней, ловко отпрыгнул и теперь уже стоял над Дусей и жалобно причитал: