— Всё так, — подтвердил историк.
— А почто ты, песий сын, из своей Сибири на Москву подался?
— Говорил же я, на Москве жить хотел, — в десятый раз повторил Чигирев.
— Ну, а дружки твои где, десятник Игорь и сотник Владимир?
— Не знаю.
Стоявший рядом полуголый палач с силой хлестнул историка кнутом под ребра. Тот взвыл, — Мне врать не гоже, — не унимался дьяк.
— Христом Богом клянусь, не знаю, — с трудом превозмогая боль, выдавил Чигирев. — В Москве мы лишь один день были и, окромя романовских людей, ни с кем знакомства не свели. Ежели не нашли вы их ни среди мертвых, ни среди пленных, так, верно, из Москвы они уже подались.
— А куда с Москвы пойти они могли?
— Да кто ж их знает? Может, в Сибирь возвернулись. Может, на север, к Беломорью, от царева гнева подальше.
— А может, в Литву? — предположил дьяк.
— Отчего же в Литву? — не понял Чигирев.
— К хозяину вашему, королю Жигимонту.
— Да откуда же нам короля Жигимонта знать? — изумился Чигирев.
Он не без усилия над собой выговаривал имя польского короля Сигизмунда на русский лад, хотя еще перед отправкой в экспедицию долго приучивал себя говорить так, как это делали на Руси в шестнадцатом веке.
И тут же, повинуясь мановению руки дьяка, палач начал вращения колеса, вновь заставив историка орать от боли. Когда пыточный инструмент был возвращен в прежнее положение, дознаватель произнес:
— Вор Петька Малахов на той же дыбе пока-шал, что десятник Игорь литовские премудрости сабельного боя знал. Откель?
— Не литовские это приемы, а китайские! — чуть не плача выдохнул Чигирев. — Много боевой премудрости, здесь не ведомой, узнал он, Странствуя в Китайской земле.
Дверь застенка отворилась, и в пыточную, тяжело ступая, опираясь на длинный резной посох, вошел высокий, статный пожилой мужчина, одетый в богато украшенную боярскую одежду. На пальцах незнакомца сверкало множество перстней с крупными драгоценными камнями. Дьяк и палач тут же низко поклонились вошедшему.
— Здрав будь, царь батюшка, — подобострастно произнес дьяк.
Чигирев похолодел. Перед ним был сам Борис Годунов!
Не ответив на приветствие, Годунов уселся в кресло, которое только что занимал дьяк, сумрачно посмотрел на заключенного и произнес:
— Кто этот?
— Писарь Сергей Чигирев, — заискивающе пояснил дьяк. — При писаре боярина Федора состоял. При нем ту грамоту нашли, где Федор себя самозвано царем прозывает. Сказывает он, что сам с доносом к твоим слугам бежать хотел, да не поспел. Сотник, который взял его, сказывает, что сдался он по доброй воле.
— Почто пытаете? — спросил Годунов.