– Варвары! – раздался в этот самый момент писклявый голос из-за передней двери. – Могучий халиф, да благословит его Аллах и приветствует, предлагает вам сдаться! Тот, кому вы служили, мертв, а вы сами не ромеи, к вам у нас вражды нет. Халиф обещает сохранить вам жизнь!
– Остатки которой мы проведем в зиндане! – громко ответил Бузислав. – Чем болтать, пришлите лучше новых воинов, а то эти что-то утомились. Валяются, будто пьяные! Им Аллах и вправду запретил пить вино?
Викинги и русичи дружно загоготали.
– Вы еще пожалеете об этом! – злобно пропищал невидимый обладатель голоса и замолк. Вновь стало тихо.
– Поесть бы, – застенчиво прогудел Кари, – а то как-то в брюхе пусто…
– Попроси вон у эриля, – посоветовал Нерейд, – пусть он чего-нибудь соорудит с помощью рун.
Дверь скрипнула, чуть приоткрылась. В образовавшуюся щель влетело нечто круглое, покатилось по полу. Остановилось, пялясь в небо выпученными, остекленевшими глазами.
– Это же Варга, – едва слышно произнес Лычко, – его голова…
Одна за другой влетали в зал головы тех, кто остался в караван-сарае – уродливые, страшные, словно плоды деревьев, растущих в самом Хель. На лицах ромейских слуг застыл ужас, бороды русичей были перемазаны кровью.
– Пусть участь друзей научит вас покорности! – возвестил из-за двери тот же писклявый голос. – Может быть, теперь вы сдадитесь?
– Зайди сюда, тварь, и я вырежу ответ на твоем трусливом сердце! – звенящим от ярости голосом проговорил Бузислав.
– Пеняйте на себя, и пусть помилует вас Аллах! Обе двери в зал распахнулись, впуская халифских воинов.
– Одину слава! – крикнул Ивар, вскидывая лучащийся желтым клинок.
– Перун с нами! – вторил ему боевой клич русичей.
Все хладнокровие, с которым обычно сражаются опытные воины, было отброшено в сторону. Ивара с головой захлестнула горячая волна бешенства, рот от жажды мести полнился кислой слюной.
Швырнув щит так, чтобы сбить с ног одного из врагов, он бросился на остальных, ухватив меч двумя руками. О защите он не думал, как не думал больше ни о чем. Мир заслонило багровое облако, в котором время от времени мелькали чьи-то оскаленные, искаженные от страха лица. Они возникали, чтобы тут же исчезнуть.
Тело наполнила пьянящая легкость, а в сердце плясала радость. Он рубил, не видя, куда бьет, ориентируясь даже не на звук, а скорее на запах ужаса, сильный, чуть горьковатый.
Чувствовал какое-то сопротивление, когда меч натыкался на чужие клинки, щиты или кольчуги, но оно было слишком слабым, чтобы внушать беспокойство. Что-то горячее и соленое – то ли пот, то ли кровь текло по лицу, но утереться возможности не было.