Гардероб тоже радовал изысканным стилем. Черная маечка, едва доходившая до утонувшего в складках жира пупа. Брезентовые шорты, усеянные пятнами от соуса. Шлепанцы с оторванными хлястиками. Маечка, судя по всему, когда-то была белой.
Вялый настороженно стрельнул красными слезящимися глазами-щелками:
– Вам кого?..
– Тебя, блин! Чучело! – скривился в улыбке Егорка.– Ну ты и раздобрел!
– Простите, а кто вы такие?
– Вялый, у тебя Интернет совсем память отшиб? Выйди из матрицы! – Глазунов пощелкал пальцами у расплывчатого лица одноклассника.– Я это! Смерть твоя! Виртуальная! Ха-ха-ха!..
Завьялов вздрогнул и тут же раскрыл объятия.
– Му-жи-ки… Егорка, Темыч!.. Извиняйте… Процессор завис,– Вялый постучал ладонью по лбу,– глюканул. Не обращайте внимания. Сейчас перегружусь. Заходите.
Егоркин одноклассник пододвинулся, пропуская нас.
– У меня бардачок небольшой… Спама 1 многовато. Валяйте в комнату.
Насчет «бардачка» хозяин поскромничал. Мы прошли по годами (веками!) не мытому коридору, заваленному коробками из-под пиццы, пустыми лимонадными и пивными банками, белыми куриными костями и черт знает чем. На конкурсе самого загаженного жилища Вялый переплюнул бы негров Зимбабве, ночующих в картонных коробках возле мусорных свалок. Точнее, он переплюнул бы и сами свалки.
Комната недалеко ушла от коридора. Те же коробки, бутылки, россыпи пустых сигаретных пачек, сантиметровый слой пыли (хоть картошку сажай!) и прочие составляющие «небольшого бардачка». Из мебели – незаправленная тахта с бельем того же цвета, что и майка, пара стульев, старый сервант с посудой и стол со светящимся на нем монитором. Перед столом – ведро, прикрытое крышкой. Шторы опущены и, похоже, никогда не поднимались. Вместо солнца настольная лампа с черным (бывшим белым) абажуром.
– Ты бы подмел, что ли…– посоветовал Глазунов, выбирая место, куда можно безопасно присесть.
Подмести… Здесь бригада профессиональных мойщиков за неделю надорвется. Проще взорвать и построить новую хату.
– Да все руки не доходят,– чуть смущенно улыбнулся Толик.– Присаживайтесь.
Он завернул простыню с края тахты. Мы осторожно сели. Зловоние усилилось. Его источник, скорее всего, скрывался в ведре.
– Бабка-то где? – морща нос, спросил Глазунов.
– Так на даче… В Синявино. Она там круглый год живет. Сюда и не приезжает.
– Оно и видно. Ты уверен, что она жива?
– Типун тебе на язык!..
– Окошко можно открыть?
– Можно… Но лучше не открывать… Дубак на дворе, не простыть бы…
Мы с Егоркой переглянулись.
– Какой дубак, Толик? Двадцать градусов. Август…
– Как август?..– во взгляде Завьялова читалось неподдельное недоверие.