Родительский кошелек богатым наследством, позволяющим сразу найти смысл жизни, тоже, увы, не радовал. Мать погибла, когда Гришке было десять лет, погибла до обидного нелепо. Ее нашли в подъезде их дома лежащей на ступенях. С ножевыми ранениями. Ее успели привезти в больницу, она успела сказать врачу, что какой-то пьяный дурак с ножом хотел отнять у нее сумку. Она не отдала, и тогда дурак ударил ее. В сумке лежал батон за двадцать две копейки и кошелек с червонцем.
Отец в больницу не успел. Мать умерла от потери крови – нужной группы для переливания не оказалось. Мать была хорошей женщиной, на кладбище приехал почти весь их дом. Гришка в силу возраста еще не осознавал, что такое смерть, считая, что мама, отец, люди вокруг будут всегда, всегда будут учителя, школа, облака и деревья. К гробу его не пустили, и мать он мертвой так и не увидел.
Отец сильно изменился, как внешне, так и внутренне, с матерью он жил по любви, новой женщины в дом не привел, что, конечно, сказалось и на нем, и на Гришке. Может, у отца и были женщины на стороне, но Гришка про это ничего не знал.
Работая водителем-дальнобойщиком, отец неделями не бывал дома, и воспитанием сына в основном занимались соседи, двор и школа. Что и привело к соответствующему итогу – в тринадцать лет Гришка попался на краже шапки из школьного гардероба. Отец, узнав про это, жестоко выдрал Гришку, потом бросил ремень на пол, заперся на кухне и вышел оттуда только через час сильно пьяный. Но на сына больше не кричал, сел на диван и тихо сказал:
«Никогда больше так не делай, Гриша. Тот, кто убил нашу маму, тоже начинал с шапок». Урок запомнился, и Гриша действительно завязал.
Та гардеробная кража была последним проявлением криминала в его жизни. Семейное фото с трехлетним Гришкой на коленях родителей, отретушированное заботливым мастером художественной съемки, чуть поврежденное временем и солнечным светом, по-прежнему висело на стене. Были еще дедушки-бабушки, но жили они далеко, мать с отцом еще в молодости приехали в Питер из глубинки искать счастья.
Гриша с отцом жили в многосемейной коммуналке, занимая двадцатиметровую комнату, перегороженную шкафом. Каких-либо попыток обзавестись отдельным жильем отец не предпринимал, хотя, наверное, и не мог ничего реально предпринять – его заработка хватало только на продукты, квартплату и одежду.
Помимо них в коммуналке размещались еще две семьи. Наташка с предками имели две смежные комнаты, а в последней по коридору комнатушке обитал тощий алкоголик Семыкин по прозвищу «Обезжиренный» со своим семейством – такой же пьяницей-женой и уже начинающей «газ-квас» пятнадцатилетней дочкой Аленой.