– Вспомните. Вот в последний раз, например, когда Лена у вас чаек пила…
Старушка пожала плечами и оттопырила нижнюю губу, но потом взгляд ее вдруг прояснился, и она оживленно закивала головой, давая понять, что, несмотря на старость, склерозом еще не страдает.
– А ведь точно. Она на кухне их оставила, забыла. Я сама выкинула.
– Куда?
– Что значит куда, сударь мой? В помойку. В мусорное ведро.
– А вы уже вынесли его?
– Я, право, не помню. Возможно еще нет. Мусора у меня немного собирается
– одни бумажки.
– Вы одна живете?
– Да, одна.
– Где ваше ведро?
– Помилуйте, зачем оно вам?
– Надо.
– Вон там, под раковиной, за. дверцей. Кивинов поднялся со стула, открыл дверцу и извлек большое крашеное железное ведро.
– У вас газета есть?
– Нет, я не выписываю;
– Понял. Тогда извините.
Кивинов перевернул ведро. Содержимое его рассыпалось по полу.
– Молодой человек, что вы творите?
– Я уберу, – коротко ответил Кивинов, приседая на корточки и погружаясь в осмотр мусора.
Серафима Григорьевна охала и суетилась вокруг опера. Тот, не обращая на нее никакого внимания, продолжал заниматься оперативно-розыскной деятельностью.
Несколько ампул было уже разбито. Кивинов достал из кармана ключи, осторожно отодвинул осколки в сторону и начал выбирать целые.
Покончив эту несомненно приятную процедуру, он перенес ампулы на стол и стал высматривать название каждой. Прочитав стоявшее на половинке третей ампулы наименование лекарства, он торжествующе усмехнулся и посмотрел на Серафиму Григорьевну.
Каким бы далеким от медицины человеком он ни был, но название этого лекарства он знал хорошо, потому как нередко сам прибегал к его помощи. Когда не мог уснуть ввиду предстоящей проверки.
В ампуле когда-то был обычный димедрол.
Тишину прорвал истеричный гогот Волкова, слышный в радиусе метров ста от отделения. Кивинов вздрогнул от неожиданности и оторвался от своих бумаг. Ну, жеребец! То ругается, то смеется и все время во всю глотку! Сгорая от любопытства, Кивинов бросил ручку на стол и заглянул в соседний кабинет, принадлежащий Волкову. Там уже стоял Дукалис и с интересом взирал на заходящегося товарища. Волков, сидя на диване и раздувая розовые щеки, продолжал гоготать, размахивая листком бумаги.
– Слава, ну сколько можно? Что ты ржешь всю дорогу? А вдруг у меня люди?
– всунувшись в дверь, сказал Кивинов.
– Да пошел ты, – смеясь, ответил Волков. – Слушай лучше хохму. Погоди, сейчас успокоюсь.
Еще пару раз хихикнув, Волков выпрямился на диване и показал на бумажку.
– Во, гляди. Получаю две телефонограммы из травм-пункта. В одной сказано о том, что некто Каштанов обратился с травмой глаза и, ха-ха, половых органов. В другой – гражданка Каштанова тоже обратилась в травму. Диагноз – перелом двух ребер, сотрясение мозга, множественные гематомы лица. И тот, и другая якобы получили травмы от неизвестных при, естественно, неизвестных обстоятельствах. Георгич почему-то мне опять отписал, хотя оба явно не малолетки. Ну, черт с ним. Вот я сегодня их и вызвал по очереди. Ха-ха. – Волков опять зашелся в хохоте. – И знаете, что оказалось?