Кивинов сосредоточенно разбирался в каракулях медицинского журнала. Он давно заметил, что работники медицины наверно специально учатся коряво писать, потому что во всех врачебных документах, с которыми ему приходилось сталкиваться начиная от рецепта и кончая его медицинской карточкой, корявость почерка превышала все нормы. Он и сам не обладал каллиграфическим почерком, но его корявость, по придуманной им десятибалльной системе, равнялась пяти. У Соловца, к примеру, – трем, а у Петрова – семи. Пожалуй, во всем отделении один Волков был по этому показателю несомненным лидером.
Ну, а тут – поди, разбери. Кивинов захлопнул журнал, сказал медсестре, что через некоторое время вернет его и поднялся в кабинет заведующей.
– Помогите, пожалуйста. Давайте за последние три месяца. Вот в этой графе чьи фамилии?
– Это медсестры, которые ходят на процедуры. Они сюда себя сами записывают. В принципе, ведение этого журнала ничем не регламентировано, мы его завели для удобства. Учет рабочего времени да и путаницы поменьше.
– Понятно. Вот это Ковалевская? Я правильно прочитал?
– Да, это она.
– А по какому принципу медсестры выбирают адреса?
– Да ни по какому. Куда хотят, туда и ходят. Лишь бы общее число посещений было в норме.
– Отлично. Я прямо у вас журнальчик полистаю, если что не пойму, переспрошу.
– Пожалуйста.
– Да, кстати, а кто заполняет вот эту часть, с данными больных?
– Лечащий врач. Вот в этой колонке – количество процедур. Сестры только вписывают свою фамилию и дату. Сразу видно, сколько посещений уже было.
– Понятно.
Кивинов достал блокнот и стал делать отметки. Через полчаса усидчивой работы он захлопнул журнал, поблагодарил заведующую, спустился вниз в регистратуру, где отдал журнал, и вышел на улицу.
Для конца марта было достаточно прохладно. За городом, наверно, еще снега полно, судя по прохожим, тащившим лыжи. Сам Кивинов не был любителем этого спорта, да и времени на загородные прогулки все равно не хватало.
Он вышел на проспект, но троллейбуса ждать не стал, а пошел пешком. Он терпеть не мог ждать транспорт, и если на горизонте ничего подходящего не вырисовывалось, шел пешком. Естественно, только в тех случаях, когда идти было недалеко. А что делать, не жизнь, а вечный цейтнот. Стояние на остановках – непозволительная роскошь, даже если никуда не спешишь.
Пройдя быстрым шагом две остановки, он подошел к знакомому дому и нырнул в подъезд.
Первое, что услышал Кивинов, вернувшись через пару часов в отделение, это страшный гогот Волкова. Правда, на сей раз он доносился не из кабинета Славика, а из дежурной части. Наверное, анекдоты травят, – подумал Кивинов. В дежурку он заходить не стал, а направился сразу к Петрову. Миша сосредоточенно выводил свои семибалльные каракули.