Зеркало было не просто стеклом, отражающим реальность. В зазеркалъных пространствах существовали утраченные (или еще не обретенные?) части личности всех живущих на земле – а может быть даже и тех, кто уже покинул этот мир… или еще не воплотился в нем.
Он еще раз, весело и многообещающе, подмигнул отражению, поднял пакет и пошел на кухню варить пельмени.
* * *
Сбить спесь с высокомерного, самоуверенного борова-босса ему удалось с чуть ли не фантастической скоростью и легкостью. «Учти, сволочь, мне терять нечего, – заявил он, нависая над столом, так что побледневший толстяк сжался в кресле. – На мелкие кусочки пошматую, гнида, и никто ничего не докажет». Видимо, что-то необычное, угрожающее уловил босс в его глазах, видимо, понял, что это вовсе не шутки, не напускное. А может быть, заметил, проявившимся глубинным зрением разглядел чужую кровь на руках подчиненного – хотя внешне руки были как руки… Или блеснул на мгновение незримый тяжелый меч в этих руках?..
Условия контракта были пересмотрены, и отныне он мог получать за свой труд столько, сколько действительно заслуживал – если даже не больше.
Секретутка сломалась еще быстрее. Улучив момент, когда босс укатил по делам на своем роскошном ровере, он вошел в приемную, решительно прошагал к конторке и, схватив за руку длинноногую златовласку, буквально вырвал ее из кресла и втолкнул в директорский кабинет. Защелкнув замок, бросил ошеломленную девицу лицом на стол и прорычал: «Если только пискнешь – размозжу башку!» Задрав ей юбку и даже не стянув, а попросту разорвав тонкие ажурные трусики, с разгона вошел, вонзился в нее сзади, резкими ударами, словно гвоздь, вколачивая свой клинок во влажную горячую плоть. Златовласка даже не пыталась сопротивляться, кричать – и он, упиваясь собственной атакой, резко перевернул ее, швырнул на пол и бурно кончил прямо на ее лицо с широко распахнутыми перепуганными глазами.
«Утрись!» – он ногой подвинул к ней остатки трусиков. И ничего -утерлась. И потом не стала поднимать никакого шума – и он был уверен в том, что превратился для нее в господина, повелителя, властного над ее жизнью, а она безропотно приняла статус рабыни…
В тот же день, вечером, дошла очередь и до дебилоподобных подростков. Возвращаясь домой, он не заскочил торопливо в подъезд, как делал это раньше, а, остановившись у дверей и резко повернувшись к плюющейся шайке, ткнул пальцем в грудь самого наглого и мордатого – словно намереваясь пробить тому ребра и продырявить сердце. «Слышь, ты, кусок дерьма, – обратился он к оторопевшему акселерату, – если будешь еще здесь харкать, я эти плевки твоим хлебальником вытру». Обвел взглядом онемевшую шайку и добавил: «И вашими тоже».