– А собственно, практически и все. Могу только добавить, что он после окончания войны служил еще три года под Берлином и был уволен в звании майора запаса в 1948 году. Приказ номер...
– Что же, – поднялся со стула подполковник, – картина в общем и целом ясна. Хотя мы и имеем некоторую путаницу с годами рождения, но можем предварительно считать, что именно второй Сорокин, будучи отцом нашего «Толмача», воевал в начале апреля 1945 года в городе Кенигсберге.
Заложив руки за спину, Владимир Степанович принялся кругами ходить по кабинету. Проходя в очередной раз мимо своего рабочего стола, он запасся папиросой, но, забыв ее закурить, в дальнейшем размахивал ей словно указкой.
– Заметь, майор, какая вырисовывается интересная ситуация, – продолжил он свой монолог. – Ровно сорок семь лет назад, день в день, старший Сорокин, кем бы он ни был на самом деле и когда бы ни родился, находился в Кенигсберге, и тут ему, скажем так, повезло: он столкнулся с какой-то тайной. Но, видимо, это была не просто рядовая военная тайна, иначе он попросту доложил бы своему командиру полка, и вопрос был бы исчерпан. Но нет! – подполковник так взмахнул зажатой в руке папиросой, что та едва не переломилась, – скорее это была тайна такого калибра, такой страшной силы, что этот бывалый, можно сказать профессиональный вояка, прошедший за годы войны, надо полагать, огни и воды, человек, ежедневно смотрящий в лицо смерти, молчал о ней как рыба почти полвека.
Владимир Степанович наконец вспомнил о папиросе, усевшись вновь за стол, зажег спичку и, прикуривая, хитро взглянул на своего заместителя. – Вот ты, например, майор, какую тайну был бы способен хранить пятьдесят лет кряду, – подполковник усмехнулся и затянулся едким дымом, – а, Дон-Жуан ты наш отдельский?
Хромов наморщил лоб:
– Да, пожалуй, только тайну государственной важности и был смысл хранить столько лет, все другое просто теряет свою актуальность за такие-то годищи!
– Вот то-то и оно, что государственной, – ткнул в его сторону дымящейся папиросой Владимир Степанович, – и никак иначе!
Он еще раз затянулся и утопил окурок в пепельнице.
– А теперь смотри, майор, что у нас с тобой получается. Сорокин-отец умирает десятого февраля. Прибавим к этому числу девять дней. Какое число будет на нашем календаре?
– Девятнадцатое февраля, – неуверенно пробормотал Илья.
– Вот именно, батенька, – вскричал подполковник и, вскочив со стула, подбежал к столу, на котором лежало раскрытое дело «Толмач», – вот именно!
Заинтригованный странным поведением начальника, майор тоже поднялся и приблизился к столу, склонившись над которым Владимир Степанович что-то искал, торопливо перебирая страницы дела.