Вечером Грин пришел к Лышу на двор. Лыш сидел у сарая, на козлах для пилки дров, и приматывал цветным проводом к стулу отвалившуюся ножку (стул был не Росик, другой). Грин сел рядом. Здороваться было ни к чему – сегодня виделись уже не раз. Лыш глянул искоса и вопросительно. Тогда Грин тихо сказал:
– Лыш, я боюсь…
Тот не удивился. Откусил конец провода и спросил:
– Чего именно?
– Что все это кончится…
Лыш опять не удивился. Понял.
– Не-а… Это у тебя остатки прежних страхов. Пройдет.
Он, иногда съеженный и нескладный, временами был мудр. И все же Грин виновато спросил:
– А если не пройдет? Как-то все это… неправдоподобно…
Лыш отставил починенный стул, повернул к Грину щетинистую голову на тонкой шее и решил слегка удивиться:
– Что неправдоподобно?
– Все, – опасливо сказал Грин. – Даже вот это… ампула. Как-то легко Витя раздобыл ее…
Кажется, Лыш слегка рассердился. По крайней мере, набычился:
– Откуда ты знаешь, что легко?
– Ну…
"А в самом деле, откуда я знаю? – виновато спохватился Грин. – Я просто трус. Или этот… как его… неврастеник…" А Лыш вдруг заговорил тоном усталого взрослого:
– Напрасно ты думаешь, будто один Витя охотился за твоей ампулой…
– А кто еще… – пробормотал Грин.
Лыш сказал:
– Я.
Почему он признался? Трудно понять. Непростая у Лыша душа (да еще соединенная с душою мальчика Кки). Может, в Лыше тоже сидела какая-то боязнь и он решил избавиться от нее, поделившись недавней своей неудачей… А может, просто хотел отвлечь Грина от страхов своим рассказом… Или вдруг ощутилось какое-то их – Лыша и Грина – единение, о котором не сказать словами, но которое можно усилить откровенностью…
– Ты ведь уже слышал про шары?
– Конечно, – сказал Грин.
– И про игру, и про Пустошь, и… про то, что не всегда это игра. И не всегда сны…
– Конечно, – повторил Грин с легким обмиранием.
– Ну вот… Я недавно опустил такой шар в Пирамиду и попросил… линию… по которой можно по времени туда-сюда…
Грин слушал без капли недоверия. В Инске возможно все…
– Я попробовал ускакать на Роське по этой линии назад. На несколько дней. Чтобы ухватить там эту ампулу и принести тебе… А меня как шарахнуло…
– Почему? – испугался Грин. Не за ампулу, не за себя, только за Лыша!
– Не знаю… Наверно, это нельзя, соваться в прошлое. По крайней мере, если не умеешь… Вон, до сих пор ссадина… – Лыш потрогал подбородок.
Грин молчал, погружаясь в смесь виноватости и тепла. А Лыш проговорил:
– Хорошо, что Витя успел… Теперь-то все в порядке…
– Лыш… – сказал Грин.
– Что? – он отвернулся и концом откусанного провода стегнул себя по сандалии.