— Интересовало, — грубо сказал я. — Три вопроса: откуда берутся дети, как в конфеты попадает повидло… и почему у волейбольного мяча все швы внутри.
Настала очередь Тануки таращить глаза:
— Какие швы?
Я вздохнул. Конфеты и происхождение детей, как видно, тайной для неё уже не были… Впрочем, что да, то да — о сексе при нынешнем количестве сетевой порнухи дети узнают раньше родителей, а конфет она не ест.
Да и в волейбол вряд ли играет.
— Ну, он же шитый, — пояснил я и показал руками. — Видела волейбольный мяч? Так вот. Допустим, его сшивают снаружи, потом выворачивают. Но через что? Там никаких дырок нет, только маленькая пипка для насоса… Слушай, тебе правда так срочно надо на концерт или это просто такой предлог, чтоб уйти?
— Правда надо. И предлог. Извини.
Извинялась она будто ругалась.
— Как у нас со временем? Выкроим полчасика?
Танука глянула на телефон:
— Вполне, даже если пешедралом… А что?
— Мне нужно в библиотеку. Здесь рядом. Пушкинская.
— Я знаю, — кивнула она. — А зачем?
— Посмотреть кое-какие старые газеты.
— А, — догадалась она, — это про тот Солнечный, о котором говорил твой фотограф?
— Он не мой фотограф. Сейчас расскажу…
Вкратце я поведал все, о чем размышлял. Танука слушала рассеянно, но при этом у меня возникло впечатление, что рассеянность эта напускная. Она, быть может, невнимательно следила за тем, что вокруг, даже пару раз споткнулась, но рассказ воспринимала со всем тщанием. Косвенным подтверждением тому стала фраза, сказанная ею после:
— Я тоже хочу посмотреть.
— Посмотреть-то можно, да есть одна сложность, — признался я. — Я туда не записан.
— Куда? В библиотеку? Что-нибудь придумаем. Пошли. К тому же по пути.
Ага, так значит, мы всё-таки решили идти пешком…
В молчании мы прошли до поворота, свернули и двинулись к парку возле Оперного театра. Танука упорно смотрела вниз и жевала резинку. Только что она была нервозной, взвинченной, и вдруг опять включилось «охлаждение». Сработал «датчик температуры». Чёрт, я думаю об этой девке, как о каком-то роботе…
— Ты чего такая смурная? — не выдержал я.
— Так, — неопределённо ответила она, потом, спустя десятка два шагов, добавила: — Не хочу вспоминать. Я когда-то здесь училась.
— Где? В Сельхозе?
— В Хоряге.
«Хоряга» — значит хореографическое; мы как раз проходили мимо. Я по-новому взглянул на свою спутницу. Да, теперь понятно, откуда у неё такая осанка… Мог бы сразу догадаться. А ещё фотограф!
— Когда это ты успела?
— Когда, когда… Давно! Со школы, со второго класса. Семь лет отзанималась, потом ушла.
— Выгнали?
— Нет, я сама. Что-то… сломалось внутри. Перестала слышать музыку. То есть нет, конечно, — уши слышат, а тело не отзывается. А, ты всё равно не поймёшь.