Гризелла на минуту остановилась, глядя на гостеприимно открытую дверь. Ведьма была так стара, что давным-давно переступила тот рубеж, когда еще можно определить возраст по количеству морщин на лице. Их у Гризеллы было столько, что тот, кто решился бы их подсчитать, обязательно бы потерпел неудачу. Нос ведьмы был загнут крючком и почти касался бороды, редкими пучками выбивающейся из-под морщин. Казалось, еще чуть-чуть, и бородавка, примостившаяся на самом кончике носа, все-таки не удержится и провалится в глубокую ямочку на подбородке. Маленькие слезящиеся глазки смотрели остро, взгляд старухи мог убить, так он был тяжел. Мелкие кудряшки неопрятной копной свисали на лоб, они казались пыльными и никогда не встречавшимися с водой. Гризелла была мала ростом и очень суха, но характер имела такой, что ее хрупкость окружающими как-то не замечалась. Когда она говорила, всем казалось, будто ведьма занимает все свободное пространство.
Одежду старухи давно бы следовало превратить в половую тряпку, но по непонятной прихоти та почему-то-никогда не меняла наряд. Все знали, что под этим рваньем, которое язык не поворачивается назвать одеждой, старуха носит невероятно красивое и столь же невероятно дорогое нижнее белье.
Сейчас она стояла, уперев острый кулачок в бок, и смотрела на Гучу.
– Гризелла Бенесафуиловна, вы единственный человек, которому повезло рядом с ним. Обычно все бывает наоборот! – сказал тот, будто подводя итог случившемуся.
Чингачгук был, как всегда, поджар, энергичен и язвителен. На нем была его любимая одежда – белоснежная рубаха, красный плащ, через плечо неизменная торба со всякой всячиной. Талию обхватывал серебряный поясок в виде змейки, с изумрудными камешками на пряжке. Пряжка эта точно изображала змеиную головку, даже раздвоенный язычок был ювелирно выполнен неизвестным мастером. Поясок был не простой. Если на змеиный язычок капнуть крови, то змейка становилась настоящей и выполняла желания хозяина. Когда-то она спасла жизнь и самому Гуче, и его друзьям – Самсону и Бенедикту.
Правда, тогда он их друзьями не считал, парни были для него неприятным довеском, от которого он мечтал освободиться. Сейчас Гуча уже и не вспоминал о тех временах.
Вытянутое смуглое лицо любителя розыгрышей тоже было таким же, как пять лет назад, разве что от частого смеха появились морщинки в уголках глаз. Но взгляд так и остался взглядом опасного и решительного человека. Сейчас его черные глаза лукаво поблескивали из-под длинных прямых ресниц. Гуча с удовольствием выступал в роли арбитра, когда ему случалось присутствовать в Рубельштадте одновременно с Гризеллой.