– Боже мой! Ничего не имела бы против заполучить вас в качестве рождественского подарка.
Он выглядел удивленным:
– Рождественского? Но сейчас ведь только август.
– Да, знаю. Прошу прощения, я сказала, не подумав, – с этими словами Николь начала спускаться по лестнице, пока он стоял и ждал ее.
Когда она подошла, мужчина снова поклонился.
– Джоселин Аттвуд, к вашим услугам.
– Ник… Арабелла Локсли, приветствую вас, – она протянула руку для пожатия.
Вместо этого он ее поцеловал.
– Очень приятно, госпожа.
Лицо, в которое она смотрела, было очень интересным. Темные блестящие глаза, обрамленные длинными ресницами, придавали ему почти женственный вид, но это впечатление ни в коем случае не подтверждалось, стоило посмотреть на другие черты его лица. Под вьющимися волосами был виден широкий лоб интеллигента, нос был тонок и слегка удлинен, выдавая его аристократическое происхождение, на полных чувственных губах играла очаровательная улыбка. Это было лицо повесы и бездельника, и все же его черты таили в себе ум и понимание, а его бесшабашный вид не мог скрыть чувство собственного достоинства. Вся его фигура выдавала в нем человека, который прекрасно знает, как себя вести. Среднего роста и комплекции, он обладал силой и внутренней элегантностью, которая, без всяких сомнений, могла передаться только по наследству через несколько поколений.
– Вы остановились здесь? – спросил он, явно оценивая ее.
Стараясь не подать виду, что она с интересом его изучает, Николь ответила:
– Да, вместе с отцом. Он держит путь в Ноттингем на встречу с королем, – она вдруг испугалась, что сморозила глупость – ведь он вполне мог оказаться сторонником парламентариев.
Но, словно прочитав ее мысли, Джоселин сказал:
– Я тоже направляюсь туда. У его величества нет другого выхода, кроме как стоять твердо и до конца, и он дорожит любым человеком, спешащим ему на помощь.
– Это на самом деле так, – согласилась с ним Николь, заметив, что он бросил на нее испытующий взгляд.
– Вы разбираетесь в положении дел?
– Конечно. Ведь сейчас очень интересное, хотя и беспокойное время.
Он снисходительно улыбнулся:
– Вы умны не по годам, мэм. Могу поклясться, что очень немногие женщины в таком возрасте интересуются политикой.
– Тем хуже для них, – резко сказала Николь. – Между прочим, мне двадцать семь лет, – она произнесла это прежде, чем успела подумать, и тут же заметила, что лицо Джоселина слегка помрачнело.
– Боже мой! Я дал бы вам по крайней мере лет на десять меньше. Вы меня извините, но у меня почти шестнадцатилетняя дочь, и вы выглядите ее ровесницей.