– Стало быть, ты не хочешь быть нянькой при человечестве? Вообще, какую степень свободы ты предполагаешь нам оставить? Убить кого-то или покончить с собой обыватель не волен. А обругать? А выбрать профессию, к которой, по твоему мнению, не способен? А жениться на стерве? А украсть кошелёк?
Пандем забросил в озеро новую порцию булки. Утки не поддавались счёту: прежде их было, кажется, четыре, а теперь не то шесть, не то восемь.
– Жёсткое ограничение одно: жизнь до глубокой старости. Чуть менее жёсткое ограничение – свобода и благополучие тех, кто вокруг. То есть женись на стерве, если стерва не против. Выбирай профессию, какую хочешь. Что до кошелька… вероятно, мы договоримся всё-таки до необходимости уважать окружающих. Не только собственность…
– Кстати да, собственность! Если у кого-то в сарае спрятан ресурс, позарез необходимый обществу…
– …Взламывать сарай не будем. Договоримся, а если хозяин ресурса решительно заупрямится – что же, не будем настаивать. Найдём какой-то другой ресурс, а хозяину пусть будет стыдно…
– «Стыдно» – это наказание? Вообще, какие наказания нас ждут?
– Провоцируешь? – Пандем улыбнулся. – Никаких. Только те, которые ты сам готов на себя наложить… Лишить себя воскресной сигареты…
Утки нажрались, но уплывать не спешили.
– Хорошо… А как давно ты есть? Было ведь время, когда тебя не было? Был момент твоего рождения?
– Нет, – Пандем стряхнул крошки с рукава. – Я не родился и не пришёл, я – возник. Время, когда меня не было, оставило по себе совокупность знаков. Я вижу их в земле, в живых и мёртвых языках, в твоём лице…
– Скажи, – Ким запнулся. – А… повернуть время вспять?
– Сейчас – нет. Потом – наверняка.
– А воскресить мёртвого?
– Да. Но зачем? Мёртвых будет не так много.
– А летать?
– А ты хотел бы? – Пандем улыбнулся.
Ким почувствовал, как скамейка уплывает из-под него. Как он поднимается, будто в детском сне, и зависает в плотном упругом воздухе.
– Руками маши, – сказал Пандем снизу.
– Вер…ни, – проговорил Ким. И скамейка вернулась на прежнее место.
– Страшно? – спросил Пандем.
Ким судорожно, по куриному кивнул.
– Весь твой опыт говорит, что меня не бывает, – мягко сказал Пандем. – Это естественно. Ты привыкнешь.
* * *
В церкви пахло весной, воском и ладаном. Огоньки свечей завораживали, люди казались тёмными силуэтами, донными рыбинами в прозрачной холодной воде – каждый сам по себе, каждый наедине с собой.
Ким долго, вопросительно разглядывал светлые лица под золотыми нимбами. Неумело перекрестился; стоявшая рядом старушка заворчала с осуждением. Не дослушав её инструкций, Ким тронул Пандема за рукав и двинулся к выходу; заскорузлые ладони нищих протянулись, как листья. Ким выгреб мелочь из кармана и положил по монетке на каждую ладонь.