– Молодец, – сказал Шурка. – Без Пандема?
Она замешкалась. Завертела головой, делая вид, что её окликнули; по счастью, мимо проходила парочка Шуркиных одноклассников, и взаимные приветствия очень удачно отвлекли Шурку от еле слышного Зоиного ответа.
– Ты сегодня идёшь играть в оборону Измаила? – спросила Зоя, когда мальчишки убрались по своим делам.
– А у кого? – Шурка заинтересовался.
– У Смирновых, в парке на озере, – Зоя снова почувствовала волну горячих колючек. – Я ещё не записалась. Но хотела бы. В прошлый раз я неплохо стреляла…
– Я сегодня не могу, – сказал Шурка. – Надо поработать, у нас этапный тест через неделю…
– Ты же не можешь весь день до вечера работать, – возразила Зоя.
– Почему? – удивился Шурка.
Он был на голову выше Зои, тонкий, как натянутая тетива, черноволосый, с чуть вытянутым смуглым лицом и яркими зелёными глазами. У Зои отнимались ноги, когда он смотрел вот так – приветливо, прямо. Хотелось плакать, смеяться, бежать куда-то и никогда не возвращаться назад, но сильнее хотелось обхватить этого гада за шею, за плечи, обнять крепко-крепко и не выпускать…
– Я не могу математику решить, – сказала Зоя чужим, хрипловатым голосом. – Помоги мне. По-соседски. А?
* * *
Два месяца Зоя Антонова носила платья, которые нравились Шурке, слушала музыку, которую любил Шурка, записывалась на игрища, в которых Шурка принимал участие, и решала задачи под Шуркиным руководством. В её собственном классе все до единого считали, что «эта Антонова давным-давно встречается с Тамиловым из десятого «М».
Миновали экзамены. Начались каникулы. Шурка собрался в лагерь, и Зоя собралась вместе с ним. Лагерь назывался «Островитянин», и Зое там не понравилось: жили в шалашах, пищу, хоть и синтезированную, разогревали на костре, целыми днями лазали по лесу, отыскивая какие-то тайники, поднимая сундуки с морского дна, стреляли из лука, строили плоты и долбили пироги – короче, предавались отдыху по-мальчишески, азартно и бестолково. Зое казалось, что она выросла из «Островитянина»; Зое хотелось кафе с полосатыми тентами, хотелось танцев и тихого парка с фонтанами вместо этого дурацкого леса.
«Поедешь домой?» – спросил однажды Пандем. (Специальной комнаты для разговоров с ним в лагере не было, поэтому Зоя общалась с Пандемом после отбоя, глядя на звёзды сквозь соломенный полог шалаша).
«Шурке нравится, – сказала Зоя. – Останусь».
И мужественно дотерпела до конца смены.
Ночью накануне отъезда устроили наконец-то танцы – не тихие и романтичные, как мечталось Зое, а по-дикарски шумные карнавальные пляски. Раскрасили лица глиной и зубной пастой. Кусочки мягкого синтезированного мяса нанизывали на прутики и жарили над кострами. Носились с факелами, купались в полной темноте, ныряли с лодок, распугивая рыб. Братались. Обменивались адресами. Клялись в вечной дружбе; в общей суматохе Зоя потеряла Шурку из виду, а потом долго не могла его найти.