Скуратов: Лёлечка, когда тайной владеет такая куча народу, через две секунды тайна становится достоянием гласности. Кроме нас с тобой, об этом знали бы все врачи в реанимации, все сестры и нянечки. И уже через полчаса об этом узнали бы в милиции.
Ольга: По-моему, ты преувеличиваешь опасность. Лучше уж признайся, что у тебя пороху не хватило. Слабоват ты в коленках, Санечка.
Дух: Нет, вы слышали, что она несет? Вы слышали? Это ж надо быть такой дурой! Или стервой…
Скуратов: Ну что ты несешь! Ты или дура клиническая, или стерва первостатейная.
Дух: Во! Правильно, Сашок, так ей. Мы с тобой всегда были единомышленниками.
Ольга: И почему это я дура, объясни, пожалуйста. Ладно, со стервой я согласна, сама знаю. Но почему дура-то?
Скуратов: Да потому что деньгами можно заткнуть рот одному человеку, а двоим уже нельзя. А если их больше двух — тогда тем более. Поверь моему опыту, Лёля, когда люди получают деньги за одно и то же, они тут же начинают сравнивать и негодовать, почему это им заплатили так мало, хотя сделали они так много. Ты же не будешь вызывать к себе всех врачей из реанимации и отдельно спрашивать каждого, сколько, дескать, вы хотите за то, чтобы Емелин не выжил? Ты позовешь кого-то одного, пообещаешь ему определенную сумму, а он потом эту сумму будет сам делить между остальными. И кто-то обязательно окажется недоволен, кому-то непременно покажется, что его обделили. Дальше все понятно. Твой Емелин еще из больницы не выйдет, а мы с тобой уже сядем.
Дух: Правильно говоришь, Сашок! Сразу видно, опыт у тебя есть. Что и говорить, пять лет службы в милиции на помойку не выкинешь. Так, ребята, кончайте время впустую тратить, давайте уже стройте планы, как вы меня в тюрягу будете запихивать, я же должен знать, к чему готовиться, и разрабатывать тактику противодействия. Эй, симпатичная, ты где? Слушай, я чего хотел спросить-то, а мне только в квартире можно торчать или я могу тут рядышком полетать?… Можно, да?… Ну спасибо. Не, я недалеко, я только в окошко выгляну на минутку, хочу посмотреть, где Сашкина машина стоит… Зачем? Ну это… Ладно, скажу. В общем, тут в соседнем подъезде кобель один есть… хи-хи… Когда его гулять выводят, он нужду справляет в одном и том же месте, привычка у него такая, понимаешь… И если на этом месте машина стоит, он ее обязательно описает, сто раз проверено. Место такое удобное, кто не знает про кобеля — непременно туда машину поставит. А кобель такой большой, знаешь, огромный прямо, и мочевой пузырь у него — литров на пять, не меньше, вот ей-богу, не вру. Вот мне и любопытно, где Сашкина машина стоит… хи-хи… Что?… Детство?… Где, говоришь, играет?… А-а… Ну, у меня этого все равно сейчас нет, я же бестелесная субстанция, и этим местом в данный момент не обладаю. Ну так я посмотрю, ага?… О, точно, как я и предполагал, в аккурат на это самое место он машину и поставил. Представляю, какая у него рожа будет, когда он выйдет, а все колеса собачьей мочой воняют. Эх, покрышку бы ему проколоть! Он выйдет, колесо спущено, менять надо, так он за это колесо голыми руками и схватится… Смотри-ка, кто-то приехал, может, это та самая Наташа, о которой столько разговоров? Хм, машинка-то не поганенькая, полуспортивная, двухместная. Тысяч сорок долларов стоит, если не больше. Ах ты Боже мой, какие политесы, водитель вышел, машину обошел и дверь даме открывает. Ничего мужичок, красавчик, как с картинки модного журнала. Это что ж за дама такая? Так, рожи не видно, но фигурка — высший класс, и походочка, как мне нравится, и одета со вкусом. И возраст мой любимый — лет двадцать семь-двадцать восемь, судя по виду сзади. Сейчас с другой стороны залечу, мордашку посмотрю… Эх, черт возьми, не успел, она уже в подъезд вошла. Ладно, возвращаюсь в квартиру, если это Наташа, так я ее и в комнате разгляжу. Но решение я уже принял: если это действительно она, то я с Ольгой разведусь, а на ней женюсь. После того, как оживу, конечно.