– Какой экзамен?
– Проверка кровью. Ты начал понимать, что мы не играем понарошку. Что все вокруг настоящее, и за каждый шаг приходится платить настоящую цену. Школа осталась позади, Лешенька, игры кончились. Теперь все по-настоящему.
– И что такое «настоящая цена»?
– Жизнь, – кратко ответила хранительница. – Или ты ее берешь, или ты ее отдаешь. Добро пожаловать в реальный мир, малыш.
Русь. Остров в дельте Невы.
Зима 2407 года до н. э.
Над святилищем полз туман. Быть может, чародейки, что обитали в здешних краях, затеяли новое колдовство, а может – это был пар из сотен ртов собравшихся на небольшой поляне женщин. В центре святилища – там, где берегини встречали просителей из окрестных племен, – в этот раз лежала подпертая по краям бревнами высокая куча мелкого черного хвороста. Большинство хранительниц предпочитали не смотреть на это зловещее сооружение, разглядывая либо чистое небо, либо темные острия кольев в высоком тыне.
Наконец, похрустывая белым снегом, к святилищу подошли еще две женщины в полотняных туниках. Они шли бок о бок, словно подруги, о чем-то негромко переговариваясь. Одна, пожилая, с желтым морщинистым лицом, была обрита наголо, вторая имела длинные волосы, доходящие до плеч. На краю поляны прибывшие остановились, и пожилая указала молодой на сложенную кучу:
– Тебе туда, Вилия.
– Прощай, номария, – кивнула та, вышла вперед и поднялась на возвышение.
– Ты считала и считаешь, что была права, девочка моя, – сказала глава Клана. – Ради правоты своей ты пошла на предательство и клятвопреступление, поступилась нашим мнением и пожертвовала своей судьбой. Так иди же до конца. Ты готова пожертвовать собой ради смертных? Так сделай это, и не заставляй никого из нас принимать грех на свою совесть.
– Нас рассудят весы Анубиса, сестра, – ответила девушка, подняла глаза к небу, постояла так около минуты, потом резко распрямила пальцы.
Пересушенный хворост занялся сразу со всех сторон, почти мгновенно превратившись в столб алого пламени. На хранительнице затрещали, скручиваясь, волосы, начала чернеть туника. Девушка сжала кулаки и стиснула зубы, пытаясь перебороть боль, но жар оказался сильнее ее воли, и, уходя к вратам Дуата, она выкрикнула этому миру свой последний вздох: – Слове-ен!!!
– Ты ничего не слышала? – поднял голову от стола князь.
– Нет, ничего, – отозвалась сидящая у прялки Шелонь. – Малой заплакал?
– Видать, померещилось… – Макая расщепленную палочку в черный настой чернильного ореха, Словен закончил письмо, подул на тонкий лист бересты, свернул его, вышел из горницы: – Тивор, ты ждешь?!