– Сюда привози обоих, тогда волю божию и скажу…
Внезапно раздался детский плач. Шамат от неожиданности попятился, поднял голову, глядя на светлокожую служительницу святилища – а у той в руках шевелился меховой сверток.
– Милость тебе от Великого, рыбак, – сообщила девушка. – Посылает он тебе сына, твоего рода продолжателя. Сила его велика будет, почет и славу принесет он на твою стоянку.
– Благодарю, священная… – От нежданной радости у рыбака даже затряслись руки, на которые он принял младенца.
– Не меня, Великого благодари…
– Я… Я принесу такие дары, что… Я принесу…
Улыбаясь лепечущему дитяте, рыбак вышел за ворота, осторожно ступая по скользкой влажной земле. Девушка проводила его взглядом, подхватила кувшин и корзинку и направилась прямо в болото. Однако, когда нога ее ступила в пузырящуюся топь, служительница святилища никуда не провалилась. Наоборот – болото пошло волнами, и перед ней открылась широкая просека, по которой в три ряда тянулись невысокие каменные дома. На двух улицах было немало девушек и женщин, одетых в большинстве в вывернутые шкуры, но некоторые красовались и в белых одеяниях. Кто-то из поселянок носил корзины с рыбой, кто-то старательно строгал баклуши, в самом дальнем конце одной из улиц женщина колола дрова. Кого не было в этом странном селении – так это мужчин. Ни мальчиков, ни стариков, ни юношей.
Служительница вошла в крайний дом, где на высокой дубовой колоде чистила рыбу похожая на нее девушка – тоже обритая наголо и в такой же одежде, – поставила к стенке кувшин и корзину, взялась за крынку, накрытую лоскутом кожи, принялась жадно пить. Потом отставила обратно к стене и устало присела на скамью, застеленную изрядно подвытертым мехом.
– Надо отнести все это в храм, к номарии, – кивком указала она на подношения. – Хоть немного мяса поесть. А то все рыба и рыба.
– Ее ловить проще, – пожала плечами подруга, выдирая из брюха крупного леща кровавые потроха. – Раз в день провел молебен на стаю – и утром можно идти, бадьями из верши черпать. Зато у нас за несколько веков ни единого голода не случилось. Может, забыла, как чухонцы окрестные то и дело с бескормицы пухнут да старших детей младшими питают? Проруби замерзли, зверь отошел, охоты нет – и все. Припасы за пару недель съедаются. Или в непогоду, когда распутица? По тонкому льду ни рыбалки, ни охоты нет.
– Когда голода нет, это хорошо, Милана, – потянулась служительница. – Однако разнообразия все едино хочется. Почему мы хотя бы небольшие поля не засеваем?
– А копать ты станешь? – вскинулась подруга. – Наше дело – знание беречь, мудрость древнюю. И благодарить Великого, что пищей насущной одаривает.