Танкисты принесли на руках убитого офицера, которого Ратников перекрестил на бегу из автомата, положили рядом, в трех шагах, на траву. Потом один из них, тоже офицер, вынул из кармана платок, накрыл им окровавленное лицо убитого, словно тому было больно глядеть на солнце, распрямился и, уперев руки в бедра — в правой был пистолет, — подошел вплотную к Ратникову, что-то рявкнул.
Ратников, хмурясь, пожал плечами.
— Не понимаешь? — Офицер, багровея, ткнул пистолетом ему в грудь. — Теперь понимаешь?
«И откуда они, паразиты, русский язык знают? Специально, что ли, выучили перед войной?» Ратников усмехнулся, глядя ему в глаза:
— Яснее не скажешь, чего ж тут.
— Твоя работа? — офицер кивнул за плечо.
Ратников оглянулся на горевший танк, промолчал.
Офицер выругался по-своему, танкисты бросились было к Ратникову, но их остановил окрик Офицер даже руки раскинул, как бы защищая Ратникова, показал на убитого:
— И это твоя? Отвечай!
— Моя, — спокойно подтвердил Ратников. — Он в меня стрелял, я — в него. Но он плохо стрелял.
— Я умею это делать очень хорошо!
— Безоружных убивать вы мастера, знаю. — Ратников опять усмехнулся, не отводя взгляда от холодных, властных глаз офицера. И почувствовал, тот требует от него смирения, раскаяния, унизительной покорности.
— Ты понимаешь, на кого руку поднял?! — закипел офицер.
— Катись ты! — Ратников стиснул кулаки.
— Молчать! — взвизгнул офицер, вскидывая пистолет.
Ратников знал, что погибнет. Минутой раньше, минутой позже — это уже не имело значения. Сейчас важно было другое: дать им понять, что он не боится смерти, готов принять ее в любой миг. Он считал это дело решенным и, когда по глазам офицера увидел, что тот понял это его состояние, улыбнулся, удовлетворенный собой, и тихо сказал:
— Стреляй. Стреляй же, гад!
— Для тебя это слишком легко. Ты — быдло, не понимаешь, что есть жизнь. И что есть смерть. — Офицер тоже улыбнулся и плюнул Ратникову в лицо.
— Сволочь! — Не удержавшись, Ратников кинулся было на него, но тут же его отбросил удар по голове. На ногах все же устоял. Лишь круги поплыли перед глазами да земля качнулась, как палуба корабля.
Что-то кричали, егозились рядом немцы, потом один из них побежал к танку, принес веревку. Стянули крепким узлом Ратникову руки, другой конец привязали за гак на корме танка. «Все, сейчас поволокут, — подумал Ратников. — Вот он какую мне смерть приготовил…»
Но он ошибся и на этот раз. Рявкнул мотор, Ратникова обдало едким дымом, и танк резко взял с места, разворачиваясь. Натянулась веревка — метров десять длиной, — и Ратникова потянуло следом, он побежал, чувствуя, как впивается в кожу жесткий узел. Он ждал, что танк вот-вот увеличит скорость, ноги подкосятся, и его поволочет по этой пыльной степной земле, щетинящейся колючей, иссохшей травой. Но скорость не прибавлялась, напротив, когда бежать становилось невмоготу, Ратников чувствовал, как она падает. Так, задыхаясь в густой пыли, ничего не видя, обливаясь потом от невыносимой духоты и слабости, он сумел пробежать почти до самого холма. Потом, не выдержав, все-таки упал, и его поволокло по земле. Ему показалось, что руки выдергивают из плечевых суставов, тело все вспыхнуло и жарко, оглушающими ударами била в затылок кровь. «Теперь конец», — успел подумать Ратников, пытаясь приподнять голову. Но сил не хватило. Он открыл на миг глаза и тут же закрыл их — глядеть было невозможно, сплошная стена пыли клубилась вокруг.