Параллельно колонне вольной прогулочной походкой дефилировал сержант чеченской милиции. Похоже, он и не собирался сворачивать влево — за кузов «Урала», а направлялся дальше — к «уазику». Однако ж глупо было стоять и надеяться, что он не обернется, не заметит… И майор, дождавшись его появления, выбросил вбок правую руку; обхватил ею голову «блюстителя порядка», накрепко зажав рот и с силою увлекая на себя. Левой же, сжимавшей рукоять клинка, жестко повел навстречу…
Остро отточенная сталь вошла между ребер рыхлого изнеженного тела легко, словно в кусок подтаявшего топленого масла.
— Не обессудь, сержант, — еще плотнее зажимая рот чеченца, прошептал Яровой, в упор разглядывая обезумевшее от страха и неожиданной боли безбородое лицо. — Ты знал, чем кончаются игры, в которые ввязался. Ты хорошо это знал.
Тот затих и обмяк очень скоро — видно кинжал точно прошел сквозь сердце. Вытащив из мертвого тела лезвие, майор вытер его об одежду жертвы и вогнал обратно в ножны. Так же быстро труп чеченца, словно еще один куль с наркотой, перевалился через борт и гулко ухнул ботинками о твердый пол. Сотрудник «Шторма» оглядел в обе стороны обочину и, не обнаружив лишних глаз, полегонечку побежал, слегка припадая на правую ногу, к своим.
От головной машины по-прежнему неслись непонятные здравицы, а группа разведчиков, спешила на юго-запад. Спустя минут десять Павел, шедший как всегда лидером, наткнулся на вьючную тропу, и скорость движения отряда по утоптанному снегу заметно возросла. С каждым шагом они все дальше уходили от горной грунтовой дороги, ведущей к Шарою…
/Санкт-Петербург/
Серебряков неподвижно лежал на кровати, и вяло рассуждал о культуре традиций. Чувствовал он себя отвратительно — голова того и гляди, лопнет не хуже переспелого арбуза. Из-за этой чертовой мигрени пришлось перенести на вечер совещание, посвященное очередному донесению разведгруппы. Совещание он перенес, да вот незадача: ломившая виски боль и к вечеру могла не утихнуть, не отпустить…
«Мы живем в варварской, с точки зрения традиций, стране, — старался он ровно дышать и не думать о несносных последствиях сотрясения. — Это в каком-нибудь Южном Уэльсе или на Мальте люди, принадлежащие одной фамилии, пять столетий подряд собираются в гостиной родового поместья, куда ровно в шестнадцать пятьдесят девять подают чай со сливками. Собираются и пьют этот дурацкий чай, не взирая на катаклизмы, революции, болезни… А у нас?! Всяк пришедший мнит себя умнее предыдущих и реформирует — разрушает, чтобы заново возвести. Так и живем — в ералаше бесконечного созидания. И я ни чуть не лучше! Мы с сотрудниками Центра не носим общую фамилию, и клиника — отнюдь не родовое поместье. Но коль уж зародился деловой обычай встречаться в ординаторской после депеш Ярового, так будь добр, позови людей, не взирая на недуг! Ан нет — лежит генерал Серебряков, страдает, да подыскивает оправдания собственной слабости».