— Открывай, мать твою! — рявкнула она и для убедительности еще раз пнула дверь ногой.
Кто и что может устоять перед охваченной яростью женщиной? А если она еще мечет молнии из округлившихся карих глаз да часто вздымает высокую грудь, норовящую выпрыгнуть из низкого выреза футболки, то тут пиши — пропало! Не выдержала такого натиска и хилая Володина дверь. Она испуганно распахнулась, впуская разгоряченную соседку, и жалобно заверещала на ржавых петлях, раскачиваясь взад-вперед.
Немного поубавив неистовства, так тщательно разжигаемого в себе, Ксения шагнула в комнату и огляделась.
Колченогий стол у окна. Тумбочка довоенных времен в углу, служащая шкафом и комодом одновременно. У стены, соседствующей с кухней, койка с панцирной сеткой, накрытая непонятного вида тряпьем. И газеты… Уйма газет. Ими был покрыт весь пол. Залеплены грязные стекла окна. Они укрывали стол и тумбочку. И даже на кровати Ксюша разглядела несколько пожелтевших экземпляров. Но самого Володи, нахального хозяина всего этого нелепейшего скарба, не было.
Пожалев о своей горячности, обернувшейся для соседа выломанной дверью, Ксюша прошла в общую кухню и оседлала общаковую табуретку.
Стояла та в самом центре, окрас имела неопределенный, но прочностью обладала удивительной. Старожилы поговаривали, что она выдюжила не одно поколение проживавших в этой коммуналке. Неоднократно опускалась на чью-нибудь шальную голову, не раз была сметена чьими-нибудь торопливыми шагами. И что самое интересное — не ломалась. Краска с годами облуплялась, обнажая предыдущий слой, но вот дерево не поддавалось ни баталиям, ни бурным вечеринкам. С годами сей предмет столярного искусства стал культовым. В дни уборок дежуривший по кухне любовно вытирал ее влажной тряпочкой и устанавливал в самый центр.
Там-то сейчас и восседала Ксения, исподлобья поглядывая на сгрудившихся у газовых плит женщин.
— Ну! И где эта скотина? — без всякого вступления начала она, решив, что те наверняка слышала ее гневные выпады у Володиной двери и сейчас лишь разыгрывают дешевый спектакль, прикидываясь непонимающими. — Когда в последний раз вы его видели?
Первой откликнулась обладательница седых буклей. Она повернулась к ней от кастрюли с овсянкой и, выдавив подобие улыбки, пропела:
— Оксаночка, а мы и не слышали, как вы вошли!
Эту гнусную ложь Ксюша решила оставить без внимания, поскольку не услышать ее криков мог разве что глухой. Ну что же! Раз нравится им это представление, почему бы не подыграть?
— Да, — елейно улыбнулась она в ответ, приглушая зубовный скрежет до минимума. — Это я. И я вошла. И даже более того — я села. И сейчас продолжаю сидеть вот на этой самой чертовой табуретке и смотреть на ваше притворство…