Впрочем, прежде чем строить планы, не худо было бы где-нибудь приземлиться. Самолет, казалось, еле тащится, надрываясь от тяжести чрезмерного груза. Вряд ли он летел особенно высоко, но, чтобы разбиться, с лихвой хватит и десяти метров.
Валентин Сергеевич потерянно умолк и только горестно вздыхал у меня над ухом. Надсадно ревели моторы, дребезжало железо, и ребристая поверхность, на которой мы сидели, безжалостно впивалась в зад. Любители экстремального туризма дорого бы заплатили за такое волнующее путешествие, но мне хотелось, чтобы оно поскорее кончилось. Думаю, если бы мне предложили вдруг сойти, я бы согласилась немедленно. И даже про парашют не вспомнила бы.
Так мы ползли примерно два часа. А потом вдруг неподвижные фигуры парней с автоматами, сидевших вдоль борта, зашевелились — они начали выглядывать в иллюминаторы, и я услышала возбужденное восклицание: «Костры! Видишь, костры!»
Час от часу не легче! Оказывается, нам предстояло поучаствовать еще в одном цирковом трюке. Взлетать ночью на этой колымаге было, конечно, занятием не для слабаков, но сесть, ориентируясь на какие-то подозрительные костры, мог только настоящий ас. Нашему летчику надо бы поставить на родине прижизненный бюст, если, конечно, он выживет, а вместе с ним и мы, после сегодняшней ночки.
Однако костры в ночи палили не местные скауты. Это стало ясно сразу, как только самолет заложил вираж. Пассажиры нашего летающего гроба буквально посыпались друг на друга. Раздались проклятия и глухие стоны. Самолет сделал разворот и, кажется, пошел на посадку.
Когда со зловещим грохотом он выпустил шасси, все напряженно примолкли. Про такую минуту говорят «ангел пролетел». Мы все чувствовали себя в этот миг немного ангелами. Кстати, я неожиданно ощутила, что холод в салоне постепенно меняется на нечто совершенно противоположное — внутрь проникал влажный душный воздух, от которого на коже мгновенно выступил липкий пот. Видимо, мы переместились с высокогорья в дебри тропического леса.
Самолет довольно лихо шарахнулся колесами о землю, едва не вытряхнув из нас души, и побежал по твердой поверхности, опасно вздрагивая на кочках. Бежал он довольно долго, но наконец все-таки остановился, целый и невредимый. Никто не произнес ни слова. Все пребывали, так сказать, в немом изумлении.
Первыми зашевелились террористы. Рявкнув для проформы: «Сидеть!» — они отвалили скорбно заскрипевший люк и выбросили наружу трап. Три человека ссыпались по нему в душную темноту, и до нас донеслись их голоса, удаляющиеся к носу самолета.