Да и кто мог там быть? Может быть, Санек вернулся и теперь ищет пропавшего соседа?
Я прошла мимо третьего купе, в котором мирно дремал на полке сосед Бориса Алексеевича, и осторожно заглянула в четвертое. Там никого не было и ничто не изменилось за эти несколько минут.
«Наверное, показалось», — подумала я и направилась к тамбуру, чтобы посмотреть, что там происходит.
Я застала обоих мужчин мирно покуривающими и ничто не напоминало о той буре страстей, что кипели здесь еще три минуты назад.
— Ну, всего хорошего, — бросил Анатолию Борис Алексеевич и покинул тамбур.
Анатолий затушил окурок и тоже, не глядя на меня, прошел за ним в открытую дверь. Мне ничего не оставалось, как последовать за ними. И только теперь я почувствовала весь идиотизм своего положения. Казалось, что меня использовали и даже не удосужились объяснить, каким образом. Все во мне кипело, и я готова была растерзать и того и другого, поскольку ни один не посчитал нужным хотя бы объяснить мне, что между ними произошло.
— Можно вас на минуточку? — с затаенной яростью спросила я Бориса Алексеевича, который уже успел улечься на свою полку.
— Сейчас я выйду, — как ни в чем не бывало ответил он.
— Как изволите вас понимать? — набросилась я на него, лишь только он оказался рядом со мной.
— Можно вас попросить говорить на полтона ниже?
— Нет.
— В таком случае, может быть, лучше пройдем в тамбур, а то, я боюсь, мы переполошим всех пассажиров.
— Что вы говорите?! — задохнулась я от его наглости. — А десять минут назад вас почему-то это не заботило! Какое право вы имеете вмешиваться в мою жизнь, следить за мной, контролировать, с кем я разговариваю или встречаюсь?
— Мне просто показалось, что вас могут обидеть, — с улыбкой ответил он.
— Правда? Вот оно что! Как это благородно с вашей стороны! Так вот, я вам совершенно официально заявляю, что если вы позволите себе еще что-нибудь подобное, то…
— То что? — почти ласково и даже предупредительно перебил меня этот негодяй.
— То у вас будут крупные неприятности, — сказала я первое, что пришло мне в голову.
А что я еще могла пообещать? Что пристрелю его, как последнюю собаку? Что вызову милицию? Пожалуюсь проводнице? В том-то все и дело, что формально мне не к чему было придраться. И даже Анатолий, судя по всему, уже не имел к нему никаких претензий.
Он стоял напротив меня, смотрел мне прямо в глаза, и я хотела его убить! Да, да, именно убить, потому что ничего другого он не позволял с собой сделать.
Он был слишком сильным и хитрым, и мне никак не удавалось заставить его жить по моему сценарию. Борис Алексеевич, как та самая кошка, которая гуляла сама по себе, не желал подчиняться никаким правилам и жил по законам, одному ему известным. Он одержал надо мной моральную победу, потому что я рвала и метала, а он был снова совершенно спокоен и ровно доброжелателен.