Фрау Гецрих сделала небольшую паузу и торжествующе осмотрела всех присутствующих. Казалось, что она только что сделала величайшее в своей жизни открытие и собирается им поделиться. Наконец, дождавшись, пока взоры всех пассажиров микроавтобуса устремятся на нее, фрау Гецрих продолжила:
— Меня поражает то, что вы здесь в России не умеете видеть очевидное, — проговорила она, словно вся наша страна ею была уже давно изучена. — Вы же сами отсюда, из провинции, в Москве ничего, кроме Кремля и Мавзолея, не видите. А между тем Москва теперь настолько же русский город, насколько и курица является птицей. Ваша Москва уже давно выглядит европейским центром…
Фрау Гецрих пустилась в дальнейшие рассуждения о том, чем на самом деле является Москва, но я ее не слушала. Я полюбила нашу столицу еще в те времена, когда училась в школе. С первого класса нам внушали, что Москва — это сердце всей страны, и для меня она и Россия всегда были неотделимы.
Теперь же эта немецкая кляча, которая видела Москву только в выпусках новостей, говорит, что столица России самой России больше не принадлежит! Мне хотелось одернуть ее, осадить, но я этого не стала делать. Я понимала, что фрау Гецрих в чем — то права. Наверное, в том, что Москва изменилась.
Дело даже не в «Макдоналдсах», что появились в столице. Не в англоязычных надписях на улицах города и не в «Мерседесах», что бороздят ее улицы. Москвичи первыми в России научились ЖИТЬ.
Не просто отбывать время на работе в ожидании очередной зарплаты, надеясь на удачу да доброго начальника. Они научились ставить перед собой жизненные задачи и реализовывать их, веря в свои силы.
Москвичи первыми научились не только работать. Они умеют и отдыхать. Это в провинции весь отдых сводится к просиживанию перед телевизором да к бесконечным попойкам. В Москве все по-другому.
Не скажу, что у нас в Тарасове люди живут критериями застойных лет. Но психология победителя привилась еще далеко не всем. Любим мы еще, сидя на кухне за бутылочкой водки, говорить: «А че я? Я человек маленький, че я могу один?..»
В общем, мне сказать фрау Гецрих было нечего. Да, и не поняла бы она того, что я стала бы ей говорить. Поэтому я совершенно перестала прислушиваться к их разговору и даже сняла с ушей клипсы.
Дело в том, что от клипсов получался довольно неприятный эффект. Они двоили звук и создавали иллюзию постоянного эха. Мне это мешало, да и в прослушивании «жучков» сейчас необходимости не было.
Кстати, насчет «жучков». В моем арсенале их была целая коллекция. Различных габаритов и различной мощности. Те, что я прицепила к ремням и сумочкам гостей, были не больше спичечной головки. Они втыкались в материал так, чтобы на поверхности оставалась только небольшая кромка, сделанная в виде двухполюсных металлизированных пластин, разделенных диэлектриком. Одна из пластин была приемником, вторая — передатчиком.