Сквозь низкое окно, загороженное стальной решеткой, чернело ночное небо. С улицы доносились шарканье шагов и гул проносящихся автомобилей. В коридоре гремела ведром уборщица.
Николай Евгеньевич погасил в пепельнице окурок и потянулся. В груди особенно сильно кольнуло, и он на миг испуганно замер, словно прислушиваясь. Боль не повторилась, но Подколдин внезапно понял, что чертовски устал и пора ехать домой.
Он снял с вешалки пальто, оделся, натянул на голову кожаную кепку и вышел из кабинета.
— У меня уберете утром, — строго сказал он уборщице, запирая дверь на ключ. — Все уже разошлись?
— Эта все сидит, — недовольно ответила уборщица, пожилая, бесформенная женщина, которая, кажется, никогда не улыбалась. Она убирала в редакции дважды — два часа утром и два вечером — и считала, что платят ей сущие гроши.
«Эта» — имелась в виду обозреватель по культуре, сорокалетняя, незамужняя Нинель Каминская, которая испытывала давнюю и не слишком тайную симпатию к своему шефу. Когда бы Николай Евгеньевич ни оглянулся, она всегда была рядом. Подколдин не давал никаких поводов, но постоянно был объектом мечтательных взглядов и таинственных вздохов. С Каминской день ото дня он делался все строже, но это ее не отпугивало. Она обожала представительных мужчин в очках.
Вот и сегодня она явно намеревалась дождаться шефа после работы. Ничего это ей не обещало, но она ждала, потому что времени у нее было, что называется, вагон.
Николай Евгеньевич невольно приготовился пройти мимо комнаты, где сидела Каминская, на цыпочках, но потом устыдился своей слабости и затопал нарочно громче, сделав при этом необыкновенно хмурое и строгое лицо.
Мгновенно в коридор выпорхнула Каминская, довольно высокая угловатая женщина с короткой стрижкой, одевавшаяся безвкусно, но вызывающе.
— Ах, вы еще здесь, Николай Евгеньевич? — притворно удивилась она. — Никак не ожидала!
— Вы и не должны были ожидать! — резко ответил Подколдин. — Не понимаю, вы-то здесь что до сих пор делаете? — Не останавливаясь, он направился к выходу.
Каминская догнала его на улице, почти бегом, в незастегнутом пальто. Дышала она тяжеловато — тоже сказывалось пристрастие к никотину.
— Ах, Николай Евгеньевич! — мечтательно воскликнула она. — Какая ночь! В такую ночь совсем не тянет домой… Хочется бродить, смотреть…
Подколдин скептически покосился на ее некрасивое лицо. От подобных восторгов его всегда тошнило. Однако кое в чем его подчиненная была права. Ночь действительно великолепна. Слегка подморозило, а с неба падал мягкий крупный снег. Грязные улицы преображались на глазах, покрываясь пушистым белым ковром.