Я еще раз оценила положение кресла — отсюда он мог видеть только глухой угол саманных стен и меня — и настроилась на ожидание.
Хафиз пробуждался медленно. Я проверила зрачки, посчитала пульс — все шло, как и предполагалось. Наконец взгляд стал достаточно осмысленным, чтобы увидеть меня, и недостаточно — чтобы оценить происходящее самостоятельно.
— Вы меня видите, Хафиз? — с участием в голосе спросила я.
— Да… вижу, — он говорил несколько замедленно.
— Вы чувствуете свои ноги? — озабоченно поинтересовалась я.
— Да, чувствую…
Пока все шло нормально: уже на два вопроса Хафиз ответил «да» без сопротивления. Еще несколько таких же гладких ответов — и начнет действовать скополамин.
— Шея болит? — проявляя как можно больше участия, спросила я.
— Да-а-а! — разрыдался Хафиз.
Скополамин начал действовать раньше и сильнее, чем я рассчитывала! «Может быть, из-за удара в шею у него изменилось кровообращение?! — пыталась сообразить я. — Да какая, к черту, разница — допрашивай, и все!»
— Ты хочешь рассказать мне, как болит у тебя шея? — сочувственно поинтересовалась я.
— Да-а, хочу! — совсем расклеился Хафиз и жалобно залепетал что-то на фарси.
Я не мешала, но, когда он начал немного успокаиваться, попросила:
— Хафиз, говори по-русски, хорошо?
— Хорошо, — закивал он. — Хорошо… — Ему явно и остро не хватало общения. — Я зашел и сразу же стало больно — сразу! И сейчас болит…
Он попытался пощупать шею, и я тут же прижала его руку своей — так, чтобы он не почувствовал ремней.
— Не трогай, Хафиз, шея заживет. Я обещаю.
Он сразу повеселел.
— Хафиз, как тебя зовут полностью? — спросила я и нажала на магнитофоне кнопку записи.
— Меня зовут Хафиз Абдул Али, — с гордостью сообщил допрашиваемый.
— Когда ты родился?..
Я задавала и задавала вопросы и, когда почувствовала, что он «в норме» и отвечает четко и ясно, воткнула в вену на руке очередной шприц и стала просто «поддерживать» должный уровень воздействия.
Иногда он «отплывал» дальше, чем нужно, и начинал бормотать что-то невнятное, проваливаясь в сон, и тогда я просто ждала… Мне остро не хватало опыта, тренировки в учебке дали только первичные навыки.
Время от времени я меняла кассеты и, чтобы оценить уровень искренности, касалась личных тем, но Хафиз «работал, как часы». И чем больше он говорил, тем страшнее мне становилось.
Аладдин дал абсолютно точную, но несколько запоздавшую, информацию: в Таджикистан уже переправлены тридцать пять тонн героина. Я спросила, почему так много, — насколько я знала, переправлять такие крупные партии просто опасно, можно и «погореть». На что допрашиваемый с детской непосредственностью рассказал, что «группа Мусы», к которой он принадлежит, хочет перебить рынок у «группы Исмаила», потому что Исмаила сдали, и, если сейчас ничего не сделать, через три-четыре недели все достанется Камышину.