— Пойдем, в парной расскажу. А так все или не так — сам рассудишь.
* * *
Дом оказался пуст и тих. Даже кота в нем не было. Я быстро обошла все комнаты и на второй этаж заглянула. Если бы не звуки, раздававшиеся из наушника и больше всего похожие на хрип приходящего в себя полузадушенного человека, можно было бы сказать, что здесь скучно. Пленника в доме не было. Оставалась машина.
Павел Иванович нашелся сразу — в багажнике собственной «Волги». Связанный вульгарной бельевой веревкой, скорченный, с заклееным скотчем ртом, беспомощный и жалкий в своей беспомощности, он лежал там смирнехонько и косил настороженно глазом. Стоило мне поднять крышку багажника, Степанов повернул ко мне голову и тут же ее опустил, издав при этом носом низкий, урчащий звук, отдаленно напоминающий стон.
То, что ни Скопцова, ни Ивлева здесь не оказалось, а драгоценного для них Степанова не потрудились достать из багажника и положить в доме, говорило о чем-то. Возможно, даже о многом. Гадать, рассуждать и убеждать себя не было времени. По идее его не было даже на освобождение пленника. Самым разумным являлось, захлопнув багажник, уводить отсюда машину как можно скорее. Вероятность того, что хозяева вскоре вернутся, все же существовала. Тем не менее я нашла в себе силы влезть еще раз в окно, на кухню, за ножом.
Освобожденный и поднятый, Степанов покорно, большим ребенком сидел в багажнике, держа руки по-прежнему вместе и склонив голову, упирающуюся теменем в крышку. Глаза его блестели слезами. Ему было больно, когда я отдирала от его губ клейкую ленту, но вытерпел он эту процедуру беззвучно. А когда получил полную свободу, вместо слов благодарности, на которые рассчитывала, я услышала:
— Ю-уля! — гундеж, подходящий больше подростку.
Он ткнулся лбом в мое плечо и всхлипнул неожиданным басом. А когда я отстранилась, слегка брезгуя такой его близостью, запричитал сипло и тоненько:
— Юленька, зачем мне все это надо? Бьют, пальцы откусывают, связывают.
— Тихо, Павел Иванович, тихо! — успокаивала я его, гладя по мокрым от слез щекам. — Сейчас домой поедем. К Лидочке. Хорошо?
— Хорошо! — согласился он. — И к Татьянке.
Я поразилась — до чего можно довести взрослого, уважающего себя и свой образ жизни человека!
* * *
— Ты предлагаешь мне подумать?
Скопцов то ли от возмущения, то ли для того чтобы стряхнуть пот со лба и кончика носа, мотнул головой и воззрился на взбунтовавшегося соратника с праведным возмущением.
— Подумать? Мне?
— Да, Андрей, подумай. А когда догадаешься и объяснишь, почему взорвалась машина, я объясню, где искать Павла Ивановича.