— Ну хорошо… А зачем вам нужны тигры? Вы не причините им вреда?
— Ну, это уж зависит вот от него, — горбоносый кивнул на Федора Николаевича. — Между прочим, пан директор, можете не шифроваться. Нам все известно, так что пойдем посмотрим ваш груз. Извлечем его, так сказать, из оболочки.
— Вы не посмеете причинить вред животным! — закричал Нуньес-Гарсиа в отчаянии, и ноги его подогнулись. Если бы я не подхватила его, то он шлепнулся бы на нагретый сентябрьским солнцем асфальт. — Вы не сме…
— Смеем, — заверил его горбоносый, — смеем. И не надо кричать, а то вот девушку напугаете. Она у вас, я смотрю, фигуристая. Вы ведь вообще любитель хорошего женского тела, не так ли, Федор Николаевич? Она тоже, что ли, из «Дивы»? — Парень нажал голосом на последнее слово, и в его доселе мягком — показательно мягком! — тоне появились угрожающе вибрирующие обертоны.
Демонстрация осведомленности наших непрошеных попутчиков о личных делах директора подкосила Федора Николаевича. Он махнул рукой и, широко открывая и кривя рот, выговорил:
— Ладно… я сделаю…. но только — я сам. А вы не… не прикасайтесь…
— Да охота была пачкаться! — пренебрежительно сказал лошадиномордый. — Там вонища, поди, кошмарная стоит от твоих тигров. Сам копайся, нам по барабану. Только сделай то, о чем тебя просят, и мы отвалим. А ты катись дальше.
Федор Николаевич нерешительно оглянулся на меня, главный из наших попутчиков перехватил этот взгляд и произнес:
— Привыкли, господин директор, что все за вас решают женщины? Это не красит мужчину. Женщины никогда никого до добра не доводили.
— До чужого добра — особенно, — не удержалась я. — Идемте, господа. Мы откроем вам фуру.
Горбоносый оглядел меня с головы до ног и фыркнул:
— Юмористка. Эй!.. — окликнул он Нуньес-Гарсию, который стал пятиться куда-то к обочине. — Ты еще нам будешь нужен, любезный. Куда ж мы без тебя?
Смысл этого замечания я поняла несколько позднее, а пока что я не придала ему значения.
Мы обошли фуру. Ирма покосилась на меня, и я еле заметно ей кивнула. Не думаю, что этот кивок как-то изменил то презрительное ко мне отношение, которое водительша выработала на протяжении последних минут, когда я проявила позорную, на ее взгляд, безропотность и покорность, даже возразить не посмела. Потом она откинула засов и распахнула створку двери.
Когда наши преследователи говорили об ужасающей вони, которая ожидает нас в замкнутом пространстве, где перевозятся тигры, к тому же в пространстве, хорошо прогретом солнцем, они не заблуждались и не преувеличивали. В нос в самом деле шибанули такие миазмы, что у меня заслезились глаза. А горбоносый, который, видно, был человеком изысканного воспитания, тот и вовсе поднес к носу платок и сморщился.