— Хорошо! — Федор Николаевич хлопнул себя по колену узкой ладонью. — Идет. Я вам расскажу что знаю, но предупреждаю, что знаю я не так много, чтобы до конца все расставить по своим местам.
Я отозвалась уже более примирительным тоном:
— Да вы лучше говорите, а не новые ребусы загадывайте. Мне ребусов и без того хватает. Если Чернов пробирается сюда среди ночи, роется в сумке, а потом едва не сравнивает меня с поверхностью пола, то дело точно нечисто. Я вас внимательно слушаю.
— Евгения Максимовна, все дело в том, что я ни в чем не виноват. — Таким замечательным манером директор цирка Федор Николаевич Нуньес-Гарсиа, он же Лаптев, начал свою оправдательную речь. — Я с самого начала был против, но… кто меня спрашивает…
— Против чего?
— Когда я год назад вступил на должность директора нашего цирка, то был искренне горд, что мне удалось взойти на столь высокий и ответственный пост. У меня были какие-то мечты, иллюзии, черт побери! Как в том анекдоте, где мужик все потерял, жена ушла, дети послали на хрен, квартиру описали, машину разбил… Пришел он в лес вешаться, а навстречу ему Баба-яга. «Куда шагаешь, добрый молодец?» — «Повеситься хочу!» — «А что, все так плохо?» — «Да хуже некуда!» И рассказал ей, что к чему. Баба-яга тогда говорит: «Пособлю я твоему горю, верну жену, имущество, счастье в личной жизни, но за это займемся-ка мы с тобой любовью». Мужик согласился. После всего говорит: «А как там насчет пособить моему горю?» Баба-яга, довольно прихорашиваясь, спрашивает: «Мужик, сколько тебе лет-то?» — «Сорок пять». — «Эх ты, дурак, такой большой, а все в сказки веришь!» Вот и я такой же… — проговорил Федор Николаевич.
— Вы опять не в ту степь… Ну что уж вы, в самом деле!
— Да-да. Так вот, занял я должность, на которой до меня был Тлисов. Вы о нем знаете. Я тогда не входил в детали, почему его уволили, слышал только, что была какая-то нехорошая история с порчей циркового имущества, злоупотреблениями и все такое. Ну вот, Тлисова сняли, меня назначили. Так вот, в один прекрасный день приходит ко мне покойный Павлов, да не один, а с неким Кабаргиным, бывшим работником цирка, я его помню…
— Опа! — вырвалось у меня.
— И Кабаргин ласково так говорит: «Федор Николаевич, голубчик, есть о чем базар потереть». Речь у него уже такая выработалась — уголовная.
— Да Кабаргин всегда говорил, как зычара, — отозвался Чернов. — Еще когда в цирке работал. Я ж эту скотину хорошо помню.
— Так вот, Кабаргин говорит: придется нам сотрудничать. Старый директор безвременно ушел в отставку, с ним уже каши не сваришь, поэтому теперь со мной у него связаны грандиозные планы. И начинает объяснять. Черт знает что! — воскликнул Нуньес-Гарсиа, врезав кулаком по подушке. — Я и не думал, что можно дойти до таких изощрений. Словом, когда мне все изложили, у меня волосы на голове дыбом встали. Оказывается, старый директор, Тлисов то есть, был самым что ни на есть контрабандистом и наркоторговцем. Конечно, не самостоятельно, а в тесной спайке с Кабаргиным и его хозяином Трояновым. Хитро все придумали, черти! А идея была Кабаргина, он все-таки бывший дрессировщик. Словом, они удачно воспользовались тем, что цирк гастролирует по всему миру. Павлов, опытнейший дрессировщик, перед самым отправлением ловко заставлял тигров проглатывать резервуары с наркотой или другие вещи. Понимаете? Потом бедному зверю вводили препарат, «закрепляющий»… ну, вы понимаете. Чтобы, не дай бог, тигр раньше времени не… м-м-м… А по месту реализации — за границей или в Москве — животное получало препарат с действием прямо противоположным, и его буквально наизнанку выворачивало. Скоты! Я говорю о Кабаргине, Павлове и Троянове, а не о тиграх, конечно. Теперь становилось понятно, почему Тлисов любил выбирать туры в среднеазиатские страны — там можно было легко отовариться крупной и дешевой партией наркотиков. Кстати, они не только наркотики так провозили.