Затем, обращаясь скорее к самой себе, чем к Баранову, с вымученной улыбкой заметила:
— Устала я от тебя, Баранов. Сколько можно, Сергей? Ты что, разве забыл о нашей завтрашней встрече с Котовым? Разберемся на месте, — отобрала у него пульт, с которым он носился по квартире, выключила телевизор, а потом добавила: — Самое смешное то, что мы не знаем, кого он представляет на самом деле. Он, может быть, даже заодно с ними, а может, и нет. Ведь детали этого дела могут заведомо умалчиваться в интересах следствия. Такой вариант ты можешь предположить?
— Только не надо меня грузить, Охотникова, — оборвал Сергей.
Хотел сказать еще что-то обидное, но смолчал, лишь заметил:
— У нас есть видеозапись с откровениями этого, как там его фамилия?.. Запамятовал что-то.
— Мезенцев, — подсказала я.
— Вот-вот, он самый, Мезенцев. На этой пленке капитан поет как соловей.
— Единственный наш стоящий свидетель — это Науменко. Надеюсь, он надежно спрятан?
— Надежней некуда, — успокоил меня Сергей. — Старик свое слово держит. Пока.
— Какая ранящая слух оговорка!
— Что же мне прикажешь делать? Может быть, покончить с собой?
Сергей пытался себя сдерживать, но у него плохо получалось.
— Не знаю даже, что тебе посоветовать. Если вешаться, так это неэстетично, стреляться — негигиенично, а вот отравиться практичнее всего. — Я решила не обострять обстановку и вовремя остановилась. — Извини, плохая шутка.
Я думала, что сейчас-то Баранов выйдет из себя, но ничего страшного не произошло. Сергей устало повалился на диван, отвернулся к стенке, уткнувшись носом в подушку.
— Оставь меня, пожалуйста. Вдруг удастся уснуть. Нереально, конечно, в такой обстановке, но маленькая надежда есть.
Я вспомнила, что не спали мы по крайней мере двое суток, но сама не испытывала усталости. Только чувство пустоты и какой-то скрытой злобы, на кого, сама не понимаю, подтачивало изнутри, словно туча термитов съедала заживо старый деревянный дом.
Стараясь не шуметь, вышла из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.
Настенные часы в коридоре, напоминающие корабельный штурвал, в тишине продолжали гулко отсчитывать секунды, минуты и часы, передвигая стрелки по циферблату. В такой момент абсолютного затишья, как никогда явственно ощущаешь поток времени, как одно целое с пространством. Капля бесконечности срывается вниз, хотя понятия «верх» или «низ» теряют всякий смысл, и, неподвластная вселенскому тяготению, разрастается буквально на глазах во что-то необъятное. На одной чаше весов — человеческие мелочи, а на другой груда веков. Мелочи перевесят, хотим мы того или нет. Тут я резко обрываю ход своих мыслей. Что это ты вдруг, Женечка, расфилософствовалась, залезла в такие дебри, что и не выбраться? Пойди-ка лучше на кухню да выпей чего-нибудь покрепче, например, кофе. Хотя, честно признаюсь, я видеть его уже не могу…