— А вы?
— Я нет, — вздохнул он.
— Тогда и я тоже.
— Послушайте, Женя, я не хочу, чтобы вы чувствовали себя затворницей. Поезжайте.
— Я не затворница. Это моя работа.
Александр Михайлович помолчал и продолжил уговоры:
— Поймите, дело не только в вас. Костя будет очень рад. Вы представить себе не можете, какая на самом деле он ранимая натура.
— Вы правы, — подтвердила я. — Не могу.
— Поезжайте, сделайте ему сюрприз. А я клятвенно заверяю вас, что сейчас же отправлюсь наверх и не выйду из своей комнаты до завтрашнего утра. И к окну не буду подходить и дверь никому не открою.
— Да зачем вам-то это нужно, Александр Михайлович?
— Для Кости, — честно признался он и, заметив, что я собираюсь задать вопрос, поспешил добавить: — И не спрашивайте ничего, ради бога. К делу это отношения не имеет, а к нашей давней дружбе очень даже.
Я задумалась. Если Решетников обещает в мое отсутствие вести себя примерно, то почему бы действительно не съездить. Прощупать, чем дышит господин Жемчужный, тоже будет нелишне.
— Ладно, — я поднялась с кресла. — Но вы до утра, значит, сидите в комнате.
— Да, — обрадовался он.
— Хорошо, пойдемте, я вас провожу.
Мы вместе поднялись на второй этаж и дошли до его комнаты.
— По телефону можно разговаривать? — осторожно спросил он.
— Можно, — ответила я и оставила его в одиночестве.
Для начала я совершила ритуальный вечерний обход окрестностей и, убедившись в том, что все спокойно, зашла к себе в комнату.
Рискуя опоздать к началу спектакля, должное внимание уделила своей внешности. Театр, конечно, не кино, но все же место публичное. Одевшись и накрасившись, я взглянула в зеркало. Собой осталась довольна и с хорошим настроением покинула особняк Александра Михайловича.
К театру я подъехала в пять минут седьмого, а значит, слегка припоздала. Но мне повезло. Спектакль задержался на десять минут по техническим причинам.
Безо всяких проблем меня пропустили в зал по приглашению, и я заняла место в седьмом ряду. Вся сцена прекрасно просматривалась.
Спектакль начался. Это была печальная комедия. То есть юмора было в избытке, а сама пьеса носила трагический подтекст. Эрдман был мастер такого дела. Все-таки он великий драматург.
Жемчужный играл главную роль. Подсекальникова. То есть, как оказалось, именно того самого самоубийцу, вокруг которого и разворачивалось все действо.
Костя играл потрясно. Даже я, любительница киноискусства, была сражена его актерской работой. Нельзя сказать, что другие играли хуже, — нет, весь состав был великолепен, но Костя царил на сцене. Это было что-то фантастическое.