— Вы — Женя Охотникова? — обратился он ко мне.
— Да, — я встала с дивана.
Он сухо по-мужски пожал мне руку:
— Решетников. Александр Михайлович.
— Очень приятно, — улыбнулась я.
— Я осматривал вашу тетю. Могу заверить, что ничего страшного нет. Произошло незначительное защемление коленного сустава.
— Это ненаучное название перелома кости? — Волнение отступило, и я позволила себе пошутить.
— Нет, — ответил он. — Это совсем другое.
Лицо Решетникова при этом осталось хмурым. Ему явно было не до шуток.
— Что-то не так, доктор? — вновь забеспокоилась я.
— В каком смысле? — Похоже, сейчас он вместе со своими мыслями был где-то далеко.
— Вы чем-то озабочены?
— Да нет. Не обращайте внимания. Это личное. К вам моя озабоченность не имеет никакого отношения. Ни к вам, ни к вашей тете.
— Я могу ее забрать?
— Кого?
Рассеянность Решетникова начинала меня раздражать.
— Я говорю про свою тетю.
— Ах да, конечно. То есть нет, — поправился он и наконец взглянул на меня более осмысленно. — Сегодня не можете. Мы сделали вашей тете укол, и она уснула. К утру боль должна пройти. Я думаю, будет разумнее забрать ее завтра.
— Во сколько?
— Часиков в десять-одиннадцать.
— Договорились, — кивнула я. — Вы врач. Вам виднее.
Он снова впал в анабиоз, и я решила откланяться. Ночевать без тети Милы не очень радостно, тем более осознавая, что она в больнице. Но, похоже, другого выбора нет. Если нахождение здесь до утра поможет ей побыстрее поправиться, я не стану возражать.
— Простите, — вдруг окликнул меня Решетников. — Вы на машине?
— Да.
— Едете в центр?
Я кивнула.
— Не подбросите меня до Старолитейной? — осторожно поинтересовался он.
— Подброшу, — милостиво согласилась я, хотя Решетников мне почему-то не нравился.
— Большое спасибо, — обрадовался он. — Подождите секундочку, только переоденусь. Я мигом.
После этих слов он ретировался в сторону лестницы.
Я вышла на улицу. Сняла «Фольксваген» с сигнализации и села за руль. Решетников не обманул меня. Он появился минуты через две одетый уже в синие джинсы и цветастую рубашку навыпуск. Александру Михайловичу на вид было лет сорок пять, не более. Как я уже сказала, он сильно худощав, нескладно сложен, и во всех его движениях сквозила рассеянность. Висячие усы и чуть крючковатый нос делали его похожим на старого голодного разбойника. Контраст составляли лишь глаза. Ярко-голубые, они совершенно не гармонировали со всей его внешностью.
— Ваша машина? — спросил он, приблизившись.
Глупый вопрос.
— А вы думаете, я забралась в чужую?
— Извините, — немного стушевался он. — Я сегодня слегка рассеян.