— Что тебе надо? — спросил он.
— Просто поговорить.
Пододвинув кресло к батарее, я уселась напротив Смирнова и посмотрела ему в глаза:
— Вам знакомо имя Крапивина?
— Нет, — он отвернулся.
— Крапивин Эдуард Петрович, журналист, который поведал миру страшную историю о том, как сын заказал своего отца. Неужели не слышали о таком?
— Этот худощавый стручок и есть журналист Крапивин? — Смирнов кивнул в сторону кухни.
— Это он.
— Вот гад. — Леньчик покачал головой. — Сначала статьи свои клепает, а потом в заложники меня берет. Меня, Смирнова. Совсем страх потеряли журналюги поганые.
— Крапивин сам стал заложником. Заложником обстоятельств. И у меня есть основания полагать, что вы приложили к этому руку.
— Чего? — Смирнов вскинул голову. — Да чтобы я марал руки о всякую падаль? Мне дела нет до этого Крапивина.
— Неужели? Неужели вам никогда не хотелось отомстить поганому журналюге?
— Да будь моя воля, я бы его сразу в землю зарыл, — зло ответил Смирнов.
— Так что ж не зарыли?
— Не до этого было, — тихо ответил Леньчик. — Много других проблем накопилось. Журналиста я на десерт оставил.
— Выходит, настало время десерта, вы разгребли все проблемы и решили побаловать себя сладеньким. — Я продолжала измываться над Смирновым.
— Не понимаю, о чем ты говоришь. — Он снова отвернулся и потрогал болезненную шишку у себя на лбу. — Есть что-нибудь от головной боли? Башка раскалывается.
— Еще бы она не раскалывалась, — усмехнулась я, поднимаясь с кресла. — После встречи с огнетушителем у любого башка раскалываться будет.
Я вышла из комнаты и направилась в кухню. Здесь уставший и сонный Эдуард Петрович сидел за столом с чашкой горячего чая, а заботливая Марусенька хлопотала возле него.
— Ну что? — спросили они в один голос, увидев меня. — Сознался?
— Нет. — Я подошла к раковине и включила кран с холодной водой. — Уже начинаю сомневаться, что ему есть в чем сознаваться. Либо он Ваньку валяет, либо действительно не понимает, чего я от него хочу.
— Не верьте ему, — категорично заявил Эдуард Петрович. — Это он, я уверен. — Бедный журналист уже так устал жить в неведении, что готов был приписать свои страдания любому.
Я отнесла болеутоляющее Смирнову. Он жадно выпил воду, делая большие глотки, потом утерся, вернул мне пустой стакан и тихо спросил:
— Надеюсь, вы не собираетесь держать меня здесь всю ночь?
— А вы хотите, чтобы я вас домой отвезла или обратно в «Юрту»?
— Я устал и хочу спать.
Я подошла к кровати, стащила покрывало, подушку и кинула их на пол к ногам Смирнова.
— Ложитесь, Леонид Владимирович. Поговорим завтра утром.