— Я боюсь, — всхлипнула девочка.
— Здесь рядом твои друзья, — успокаивающе начала говорить Роза. — Они поддержат тебя. Вы будете держаться вместе. Никто вас не обидит.
— У меня в милиции есть свой человек. Он там большой начальник, так что защиту вам организуют, — добавила я.
Насколько хорошо детям организуют защиту, мне было неизвестно, однако если они будут молчать, то вернутся в детдом, где их точно заставят замолчать навсегда. Если же они дадут показания, то Михайловской сначала придется искать пути, как замять дело в милиции, а уж потом браться за детей. Это займет время. А время я ей предоставлять не собираюсь.
Информация о большом милицейском начальнике подействовала на детей успокаивающе. Одиннадцатилетний Славик рассказал, как его хотела усыновить российская семья. Все складывалось хорошо. Новые родители ему нравились. Дети ему завидовали. А потом его вдруг отвели в процедурную для каких-то анализов. Он там повздорил с медсестрой, толстой злой теткой, сказал ей в запале, что пожалуется на нее своему новому папе. А она ему в ответ: «Эх, дурачина, не будет у тебя никакого папы Бори. Твоим родителям сказали, что у тебя водянка мозга, которая прогрессирует, и, кроме того, скоро отнимутся почки. Узнав это, они отказались от усыновления. Через недельку тебя, голубчик, отвезут в Америку. Попробуй вякнуть только!» С расстройства Славик воткнул медсестре в зад какой-то шприц и хотел сбежать, но его поймали и запихнули в карцер.
— Вам что, действительно в карцере хлеб и воду давали? — спросила я, сворачивая с освещенного проспекта на боковую дорогу, ведущую к городской больнице.
— Если не забывали, — буркнул Глеб. — Иногда о нас забывали и мы вообще сидели голодные. Но мы привыкшие. Еда в столовой — настоящие помои. Их даже собаки не хотят есть.
Слушая его, я вспомнила свой поход в детдомовскую столовую в роли журналистки. Я шла в сопровождении Михайловской, главврача Пивоварова и начальника охраны. Повар, худой носатый мужик, показал нам кухню, где готовились блюда. На стене висело меню на этот день. Чего там только не было!
— А мне говорили, что вас чуть ли не каждый день ананасами кормят, — бросила я через плечо своим пассажирам.
— Какими ананасами! — возмутились ребята. — Да они, сволочи, все время какую-то кашу суют с недоваренной крупой, аж под зубами хрустит, и запах такой противный! Сами-то они такую еду не едят.
— Им готовят отдельно. Однажды одна воспитательница ела и читала газету. Мы ей незаметно подсунули свою кашу. Она попробовала ложку — и газету бросила, в лице изменилась. Дальше есть не стала.