– Очень даже могу, – кивнула Макарова.
– Так шли бы вы замуж за Алексея Порфирьевича, Нина Петровна. Это же немыслимо – столько лет. И он вам по сердцу, и вы для него – свет в окошке. А?
Макарова молчала, разглядывая Гурьева. На скулах у неё проступил румянец. Наконец, она сказала, поднеся руку к горлу:
– Какая из меня невеста, Яков Кириллыч.
– Детство кончилось. Это правда. А жизнь – нет. Не сердитесь на меня, Нина Петровна.
– Я не сержусь, – тихо сказала Макарова. – Я понимаю, вы догадались, он же не мог сказать.
– Конечно, нет. А пить он не пьёт больше. За это не беспокойтесь.
– Кто вы, Яков Кириллович?!
Гурьев улыбнулся и исчез, – вопрос – по контексту – был явно риторическим.
Даша была явно напугана, но старалась виду не подавать. Гурьев улыбнулся:
– Ты присядь, дивушко. Разговор у нас с тобой будет обстоятельный.
– Я тогда чай сейчас приготовлю. Я быстро.
– Хорошо.
Девушка вернулась в комнату с подносом, чашками и сушками. Поставив на стол, снова скользнула на кухню и принесла чайник. Гурьев помог ей разлить кипяток:
– Теперь слушай свою историю, капитанская дочка.
Когда Гурьев закончил, Даша улыбнулась:
– Ну, папка рассвирепеет, – И посерьезнела: – Думаешь, они меня убить хотят?
– Ох, нет, дивушко, – усмехнулся Гурьев. – С человеком можно вещи куда более весёлые проделывать, чем просто убить. Просто убить – это слишком просто.
– А… что?
– Добро пожаловать в настоящую жизнь, дорогая, – Гурьев обнажил в плакатной улыбке острые, белые зубы. И тотчас же стёр оскал, спросил участливо: – Страшно?
Даша, помедлив, кивнула. У неё даже носик побледнел и заострился. Дивушко моё дивное, подумал Гурьев. Ну, ничего, ничего. Я тут. И меня это радует. Всё нормально.
– Это правильно, дивушко, – Гурьев дотронулся до её руки. – Бояться не стыдно. Не боятся только дураки.
– А ты?
– Я опытный и тренированный. И я из другой обоймы, Дарья.
– Думаешь, я не знаю, почему ты от меня руками и ногами отбиваешься? – проговорила Даша, посмотрев в окно.
– Ну, и почему же? – заинтересованно улыбнулся Гурьев, подпирая ладонью подбородок и устраиваясь поудобнее на стуле, как ребёнок в ожидании захватывающей дух истории.
– Потому что ты страшный, Гур, – не принимая игры и не повышая голоса, продолжила девушка. – Не только из-за неё, из-за Рэйчел. Потому что ты можешь причинить человеку боль нарочно, намеренно. И убить можешь – не только в гневе, не просто в бою. Убить, потому что считаешь: так нужно. Просто поэтому.
Он убрал локоть со стола, коротко глянул на Дашу, провёл ладонью по своей щеке, – не колючая ли. И кивнул: