Стремясь при этом быть точным и дипломатично осторожным, он не осмелился сказать прямо, что уродливая грудь должна оставаться прикрытой. Но эта бесспорно неприемлемая мысль, пусть и невысказанная, слишком явно, однако, вытекала из фразы высказанной, став легкой добычей четырнадцатилетней дочери.
— А ваши животы? Как же ваши животы, с которыми вы вечно без всякого стыда прогуливаетесь по пляжам?
Мамаша Клевис, рассмеявшись, похлопала дочери: — Браво!
Папаша Клевис присоединился к аплодисментам жены, тотчас поняв, что дочь права и что он снова стал жертвой своего незадачливого стремления к компромиссу, в коем жена и дочь постоянно его упрекали. Однако он был человеком столь глубоко мирным, что и свои умеренные взгляды отстаивал весьма умеренно и незамедлительно соглашался со своим более радикальным ребенком. Впрочем, вменяемая ему в вину фраза содержала не его собственную мысль, а всего лишь предполагаемую точку зрения Яна, и потому он мог стать на сторону дочери с радостью, без колебаний, с отцовским удовлетворением.
Дочь, вдохновленная аплодисментами родителей, продолжала: — Не думаете ли вы, что мы снимаем бюстгальтеры для вашего удовольствия? Мы делаем это ради себя, потому что нам это нравится, потому что так нам приятнее, потому что так наше тело ближе к солнцу! Вы не способны смотреть на нас иначе как на сексуальные объекты!
Мать и отец Клевисы опять зааплодировали. Только на этот раз в их «браво» примешивался несколько иной оттенок. Фраза их дочери при всей своей правдивости в известной мере не соответствовала ее четырнадцатилетнему возрасту. Это было все равно, как если бы восьмилетний мальчик заявил: «Когда придут бандиты, маму я защищу!» И в таком случае родители аплодируют, ибо фраза сына, несомненно, заслуживает похвалы. Но поскольку эта фраза одновременно свидетельствует и о его чрезмерной самоуверенности, к похвале, естественно, примешивается и определенная улыбка. Точно такой улыбкой окрасили родители Клевисы свое второе «браво», и дочка, уловив эту улыбку, возмутилась ею и повторила с упрямым раздражением: — С этим раз и навсегда покончено. Я ни для кого не буду сексуальным объектом.
Родители уже лишь одобрительно кивали головами, опасаясь спровоцировать дочь на дальнейшие декларации.
Ян, однако, не удержался, чтобы не сказать: — Милая девочка, если бы ты знала, как невероятно легко не быть сексуальным объектом.
Он сказал эту фразу тихо, но с такой искренней печалью, что, казалось, она еще долго звучала в комнате. Невозможно было обойти ее молчанием, но невозможно было и откликнуться на нее.