Как она мне надоела! И как только мне могло в голову прийти взвалить на себя такое ярмо.
Моя тихая угроза подействовала на Зуйко отрезвляюще. Еще вчера девица хвасталась тем, будто никто не в состоянии доказать, что она воровка. А сегодня она с легкостью купилась на дешевую уловку — поверила, что я смогу раздобыть эти доказательства. Страх перед тюрьмой затмил ей остатки разума.
Совершенно скиснув и ссутулившись, Зуйко молчала. Не собираясь больше читать ей нравоучения, я села в машину, подождала, пока она последует моему примеру, после чего включила зажигание и тронулась.
Проникнуть в палату без белого халата и тапочек, но самое главное — в неурочное для посетителей время, было лишь делом техники. Зуйко следовала за мной как тень, наконец-то решив для себя, что так для нее будет спокойнее — во всем меня слушаться. Вид Светлана имела преувеличенно обреченный, но я решила помучить ее до конца. Может быть, в следующий раз она сообразит сначала головой подумать, прежде чем прятать чужие деньги себе в карман.
Делун лежал не в онкологическом отделении, как я ожидала, а в кардиологическом. Сердечко, значит, прихватило. Волноваться ему нельзя, с сомнением подумала я, представляя нашу с ним незапланированную встречу. Плохим предзнаменованием казалось и то, что полковник лежит в тринадцатой палате.
Зуйко я не взяла с собой в палату, а приказала дожидаться возле окна, в конце коридора. Она обрадовалась, как ребенок, возможности не «светиться» перед полковником, после чего торопливо отдала мне сверток с деньгами и на всех парах припустила подальше от палаты, где лежал Делун.
Вид полковник действительно имел весьма болезненный. Желтый цвет лица, одышка, ввалившиеся глаза. Когда я вошла, Евгений Константинович лежал под системой. Кроме него, в палате никого не было, остальные «постояльцы» ушли, видимо, на ужин или смотреть телевизор. При виде меня взгляд полковника стал совершенно стеклянным. Делун приготовился к обороне, а может быть, и к нападению, если понадобится.
— Нашлось время, чтобы прийти и позлорадствовать? — адресовал он мне язвительный вопрос.
— Вы слишком плохо обо мне думаете, — проговорила я тихо и спокойно, чтобы не давать ему лишнего повода подозревать меня в чем-то. Зачем лишний раз волновать больного?
Остановившись у него в ногах, я поймала себя на мысли, что негативных чувств у меня к этому человеку не осталось. Мне было откровенно жаль его.
— Как вы себя чувствуете? — спросила я не просто из вежливости, а действительно желая знать о его состоянии.
— Приблизительно как рыба на суше, — невесело проговорил полковник и покосился на систему. На его правой руке виднелись следы от уколов.