— Никуда я не сую свой нос, — пробурчала толстая тетка, — просто шла на кухню.
Дедок закрыл дверь на щеколду, прибавил громкость радиоприемника, висящего около входа, и спросил:
— Ну так чем обязан? Что вас привело ко мне, барышня?
— Меня зовут Татьяна, — представилась я.
— Я это запомню.
— Семен Ипполитович, вы помните свою соседку — Ершову Антонину Никитичну?
— Оба-на! Помню ли Тоньку? Да я ее никогда не забуду, она мне память о себе на всю жизнь оставила, — признался Лункин. — А что такое? Почему вы вдруг ею интересуетесь? Она что-нибудь снова натворила? Вот баба! Никак не может жить нормально!
— Нет, ничего криминального здесь не замешано. Просто ее разыскивает троюродная сестра, а след обрывается на этой квартире, — беспардонно соврала я.
— Сестра? Троюродная? — Мой собеседник недоверчиво покачал головой. — Не было у Тоньки никаких родственников. Она сама мне об этом говорила. Ладно, Таня, не хотите говорить, с чего интерес к ней вдруг возник, не надо. Секрет так секрет. Так сказать, тайна следствия. Правильно я понял?
— Да, именно, тайна следствия, — подтвердила я, обрадовавшись, что дедок оказался понятливым и не слишком любопытным.
— А что вы от меня узнать хотите? — спросил Лункин, опустившись на табурет около стола.
— Сама не знаю, — призналась я. — Но меня буквально все интересует об этой женщине.
— Ну раз вы именно ко мне пришли, а не к Коноваловым и не к Волгиным, которые здесь лет сорок уже живут, значит, знаете, как она меня ножом изрезала. Вот. — Лункин поднял рубаху и показал некрасивый шрам на левом боку. — Это Тонькина работа, но я на нее зла не держу. Мне ее даже жалко. На мне ведь, как на собаке, все быстро зажило, а она лучшие годы своей жизни на зоне провела. Знаете, какая Антонина была красивая? Ну просто Мэрилин Монро! Все при ней. А вот характер у нее был паршивый. Она нашего брата ни в грош не ставила. Ладно, я, человек рабочий, образование восемь классов и рожей не вышел… Знаете, какие ребята за ней пытались ухаживать, красавцы, а она их тоже к себе не подпускала, издевалась над ними, как хотела. Покрутит в подъезде хвостом, пококетничает и юрк за дверь… Один мужчина средних лет отличался завидным постоянством. Несколько лет пытался добиться ее расположения, но все без взаимности. И что тогда Тоньке в нем не нравилось, непонятно. Одевался он с иголочки, манеры хорошие имел, подарки всякие-разные дарил, а она и перед ним дверью хлопала. А надо мной, вдовцом, так вовсе издевалась по-черному.
— Как? По-черному? Что это значит?
— А то и значит! Выйдет на кухню в коротком халатике, пуговицы верхние нарочно расстегнет, всю красоту свою напоказ выставит и вводит в искушение… Ну решил я ее однажды проучить немного, обнял за талию, притянул к себе, а Тонька схватилась за нож и… — Вместо дальнейших слов Лункин красноречиво махнул рукой. — В общем, соседи сверху на крик сбежались, милицию вызвали, «Скорую»… Меня в больницу увезли, а ее — в следственный изолятор. Потом оказалось, что Антонина уже была ранее судима. В продуктовом магазине работала, ну и обвешивала да обсчитывала покупателей. В советские годы-то с этим строго было, даже за рубль, нечестным путем попавший в карман, могли посадить. А сейчас никто на такие мелочи внимания не обращает. Вот пошел я вчера в Крытый рынок, так меня в каждой точке или обвесили, или обсчитали. Но я скандалить не стал, все равно без толку. Деньги-то, может, и вернут, а нервные клетки все равно не восстановятся…