— Ее били, а она все равно сбежала с ними! — с досадой сказал Толян. — Я же пальцем ее, суку, ни разу не тронул, а надо было.
— Кстати, Галина не говорила, она вообще-то в Москву собиралась возвращаться?
— Не знаю, она никуда пока не собиралась. Утром здесь была, об отъезде даже не заикалась, а с работы пришел — ее и след простыл. Все вещички свои забрала, только вот помаду на зеркале забыла, а еще зарплату, что я вчера получил, нашла в ящике под газетой и уперла. Пусть мне тесть все это компенсирует, так и передай ему! Он, что же, думал одним литром водяры от меня отделаться?
— Нет, водка оказалась в моей машине по чистой случайности.
Оленин вдруг посмотрел на меня протрезвевшими глазами и сказал:
— Может, я зря тут перед тобой язык распустил? Вдруг ты не от тестя? Галка говорила, что ею могут из ментовки интересоваться, потому что живет здесь без прописки. Я почему-то тебе на слово поверил. Все, больше ни слова, молчок, тсс. — Оленин дрожащей рукой стал наливать очередную порцию огненной воды и даже пролил немного на стол. — Жаль, водка хорошая, я теперь всегда такую покупать буду, если до следующей зарплаты с голоду не подохну.
Седьмая или восьмая рюмка оказала свое магическое действие, и Толян далее стал разговаривать больше с собой, чем со мной:
— Вот дура-то, дура, с бандитами какими-то связалась! На таких «сараях» с иксами и четверками только братки ездят. Теперь точно в тюрьму попадет. Хотя что это я Галку жалею? Она мне всю жизнь испортила, стерва!
Настроение у Толяна вдруг резко поменялось, и он стал поливать свою бывшую жену последними словами. Поток его «красноречия» было трудно остановить, я никак не могла вклиниться между его междометиями и бранными словечками, чтобы задать новые вопросы. Еще после парочки опрокинутых рюмок Оленин совсем перестал что-либо соображать, а потом и вовсе захрапел, отвалившись на спинку стула.
Я встала из-за стола, достала из сумки полиэтиленовый пакет и на всякий случай положила в него оставленную Галиной губную помаду. Беглый осмотр хибары не принес никаких результатов, других женских вещей там не нашлось, да и вообще ничего интересного у Оленина не было. Я надела шубу и на цыпочках пошла к двери, потом вдруг прониклась к пьянице жалостью, вернулась к столу и положила под бутылку пятьсот рублей, чтобы несчастный на самом деле не умер с голоду.